Рэй Брэдбери - Полуночный танец дракона [litres]

– Долго ждала! – прошептал голос, идущий откуда-то изнутри камня. – Почему ты меня бросил?

«Извини, это слишком сложно, – подумал я. – Тебе этого точно не понять. Сначала нас разлучила твоя смерть. Потом – его смерть. Твоего возлюбленного. И все это было уже сто лет назад».

– Не знаю, что и сказать… – пробормотал я.

– Скажи хоть что-нибудь, – шевельнулись ее губы.

– Ну, вот я пришел.

– Значит, Бог услышал меня!

– Ты меня простишь?

С дерева сорвался сухой лист и, прикоснувшись к ее щеке, улетел дальше.

– Конечно, прощу! Ты же снова со мной. Какая теперь разница, сколько прошло лет. Говори еще. Все говори. Что хочешь, говори…

Тогда я набрал побольше воздуха и сказал:

– Я люблю тебя.

– Наконец-то! – Это был уже не шепот, а вскрик, и я подумал, что мраморная плита сейчас треснет пополам, а оттуда, как из кокона, вылетит на волю женщина-бабочка. – Значит, я все-таки не напрасно ждала! Повтори это еще раз…

– Я люблю тебя! – отчетливо произнес я, и это была чистая правда.

– Боже! – почти простонала она. – Когда ты сказал это первый раз, я подумала: а вдруг случайно вырвалось? Но ты повторил. Значит, это правда? Спасибо. Теперь можно и отдать душу Господу… С такой правдой хорошо умирать!

– Но ведь… – начал я и осекся.

А мысленно докончил: «…ты и так уже умерла».

– Мне кажется, на свете нет ничего прекраснее любви, – продолжал вдохновенный голос из глубины мраморной плиты. – Если ты любишь, ты будешь жить вечно, потому что, даже если ты умрешь, любовь все равно останется в твоих воспоминаниях. Она не может надоесть, от нее нельзя устать. Пожалуйста, скажи мне еще раз, что ты меня любишь…

– Я люблю тебя! – сказал я.

И мне показалось, что я услышал, как там, под тяжелой плитой, затрепетало ее сердце.

– Ну вот, а теперь, – тихо сказала она, – можно поговорить и о чем-нибудь другом. Когда мы общались с тобой последний раз?

Кажется, сто семьдесят один год назад, мысленно подсчитал я.

– Это было очень давно. Прости меня…

– Куда же ты пропал тогда? Без тебя мне даже не хотелось жить… Ты что, поехал путешествовать по миру, много всего увидел… и забыл меня?

– Ну да, а когда вернулся, ты уже лежала здесь – и тогда я сделал этот памятник…

– А чем ты занимаешься сейчас?

– Я – писатель, – сказал я. – Вот собираюсь написать рассказ о старом кладбище и о красавице, к которой вернулся ее пропавший возлюбленный.

– А почему действие у тебя происходит… на кладбище? Может, лучше перенести его куда-нибудь еще?

– Я подумаю над этим.

– Боже мой, любовь моя, – прошептал голос. – Ну откуда столько печали? Иди сюда, я попробую тебя утешить.

Я сел на краешек могильной плиты.

– Вот так, – прошептала она. – А теперь возьми меня за руку.

Я накрыл рукой ее изящно сложенные мраморные руки.

– Боже, какие у тебя холодные руки! – сказала она. – Как же мне их согреть?

– Просто скажи мне то же самое, что говорил тебе я!

– Я тебя люблю?

– Да.

– Сейчас попробую… Я тебя люблю! – сказала она и немного подождала. – Слушай, они и правда становятся теплее! И все-таки мне кажется, ты что-то от меня скрываешь. А ну-ка, быстро говори!

И я сказал.

– Когда-то давно тебе было восемнадцать лет. После этого прошло больше ста лет, но тебе по-прежнему восемнадцать.

– Но как такое может быть?! Восемнадцать?

– Просто там, где ты сейчас, нет ни возраста, ни времени. Там ты всегда будешь молодой.

– Что же это за место, которое сохраняет молодость?

Я уже почти задыхался от слез, но все равно продолжал:

– Посмотри наверх, вниз, по сторонам. И тебе все станет ясно.

Повисло молчание. И я увидел, как кладбище Пер-Лашез покидает последний луч солнца. В тишине было слышно, как с деревьев падают листья.

Стук сердца под плитой стал как будто тише, и голос, когда она заговорила, тоже был совсем другим.

– О нет! – со стоном сказала она. – Это что, правда?

– Правда.

– Но ты ведь сможешь меня спасти? Ты же для этого сюда пришел?

– Нет, милая моя Диана де Форе. Я пришел просто повидаться…

– Ты же говорил, что любишь меня!

– Я и люблю. Правда, очень люблю.

– Так что же ты?!

– Как тебе объяснить… Понимаешь, я – не тот, за кого ты меня приняла. Но я действительно люблю тебя. Потому что ты – девушка, о которой я мечтал всю свою жизнь.

– Не ври, так не бывает!

– В том-то и дело, что бывает, как бы странно это ни звучало.

– Значит, все эти годы ты ждал нашей встречи точно так же, как ждала я?

– Выходит, что так.

– И ты не жалеешь о том, что ждал?

– Не жалею. Хотя, если честно, мне было одиноко…

– А теперь?

– А что теперь? Ты ведь даже не представляешь, сколько мне лет…

– Господи, какое это для нас имеет значение?

– Мне ведь уже… – Я запнулся. – Семьдесят три…

– Так много?

– Так много… – сказал я.

– Но у тебя такой молодой голос!

– Это потому, что я говорю с тобой…

Мне показалось, что прямо у меня под рукой что-то происходит – оттуда шли какие-то странные звуки. Может, она… плакала? Я молчал.

– Господи, как же все это странно… – сказала она наконец. – Милый мой, хороший… Мы с тобой как будто сидим на качалке. Когда моя сторона поднимается – ты опускаешься, когда я опускаюсь – ты поднимаешься. Неужели мы так никогда и не сможем встретиться… по-настоящему?

– Только здесь, – ответил я.

– Значит, ты еще придешь? Правда придешь – не обманешь? Не бросишь меня еще раз? – торопливо проговорила она.

– Нет. Обещаю.

– Подойди поближе, – прошептала она. – А то мне трудно говорить. Помоги мне.

Я склонил голову, и мои слезы вновь упали на ее мраморное лицо. И это действительно помогло – ее голос стал звучать громче.

– Наверное, нам уже надо прощаться, пока у тебя не кончились слезы… – сказала она.

– Прощаться?

– Сколько, ты говоришь, тебе – семьдесят три? А у тебя там кто-нибудь есть – за оградой?

– Нет. К сожалению.

– Ну, тогда ты точно придешь. И наверное, опять будешь лить слезы.

– Конечно, буду. Сплошным потоком…

– Приходи поскорее. Я должна столько всего тебе рассказать.

– Про смерть?

– Нет, милый… Про вечность! Смерти же нет. Это – просто вечность. Я научу тебя. Чтобы ты не лил больше слезы. Ну, все, пока. До встречи.

Я поднялся.

– Прощай, Диана де Форе, – сказал я.

На ее лицо спланировал сухой лист. Прощай.

И я побежал рваться в закрытые ворота и звать охранников, чтобы меня выпустили наружу. Конечно, где-то в глубине души теплилась надежда, что никто меня не услышит и я останусь на этом кладбище навсегда…

Но охранники, конечно, вышли. И открыли мне ворота.

Хлопнула входная дверь, и Джон Мартин, на ходу сбрасывая с себя пальто и шляпу, проворно, как фокусник, проскочил мимо жены, после чего, вынув из кармана свежую хрустящую газету, сунул пальто в шкаф, как будто это был призрак, от которого он хотел избавиться, и устремился в гостиную, на ходу успевая бегло просмотреть новости, определить по запаху степень готовности ужина и бросить через плечо пару фраз супруге, которая все это время пыталась за ним угнаться. Ему казалось, что вокруг него все еще витает еле уловимый запах поезда и зимней ночи. И только очутившись с газетой в кресле, он вдруг понял, что в доме стоит какая-то… странная тишина. Как если бы над гнездом каких-нибудь воробьев, малиновок или пеночек нависла зловещая тень ястреба и они испуганно примолкли.