Рэй Брэдбери - Полуночный танец дракона [litres]

Только сейчас он заметил, что в дверях комнаты, застыв, словно изваяние, стоит жена.

– Ты чего? Проходи, садись… – сказал Джон Мартин. – Да что случилось-то? Смотришь на меня так, как будто я уже покойник! Или ты из-за этих новостей? По-моему, так ничего нового. Чего еще можно было ожидать от этих уродов из городского совета? Конечно, опять повысили налоги, тарифы и все, что только можно…

– Не надо, Джон! – крикнула вдруг жена. – Не говори так!

– В смысле?

– Ты не должен все это говорить. Это… небезопасно!

– Что?! Что значит – небезопасно? Мы что, в России? Или, может быть, все-таки у себя дома?

– Не… не совсем.

– То есть как это – не совсем?

– У нас в доме – жучок! – свистящим шепотом сказала она.

– Жучок?! – От возмущения Джон Мартин подался всем телом вперед.

– Ну, ты понимаешь, о чем я… Подслушивающее устройство. Это когда куда-нибудь прячут микрофон. Это у них так называется – жучок… – добавила она еле слышно.

– Слушай, не сходи с ума…

– Легко сказать, не сходи с ума. Мне тут миссис Томас такое рассказала… – Она наклонилась и принялась шептать ему в самое ухо. – Оказывается, вчера, когда у нас никого не было дома, они пришли, взяли у нее ключи от гаража и установили там какие-то приборы, а провода подвели к нашему дому! Теперь у нас в доме в какой-то из комнат стоит жучок, а может, и во всех…

Джон Мартин в изнеможении откинулся на спинку кресла.

– Нет, этого не может быть.

– Может!

– Но ведь мы ничего такого не совершали…

– Говори потише! – шепотом сказала она.

– Нет уж! – прошипел он, поочередно краснея, бледнея и опять краснея. – Пошли лучше на веранду!

Выйдя на веранду, он на всякий случай выглянул во двор и наконец дал волю эмоциям:

– А теперь, пожалуйста, объясни мне по-человечески, что значит весь этот бред?! То есть ты хочешь сказать, что они спрятали свою аппаратуру в соседском гараже? В смысле – ФБР? Я правильно тебя понял?

– Да, да, правильно! Джон, я боюсь! Я даже звонить никому не хочу: мне кажется, они прослушивают наш телефон…

– Вот сволочи! Ну, ничего, я им устрою!

– Что ты собираешься делать?!

– Ничего особенного! Просто выломаю к чертовой матери все их гребаные устройства! Нет, мне даже интересно: что мы такого натворили?

– Только, пожалуйста, не надо ничего трогать! – Жена с силой сжала его руку. – Иначе у нас точно будут неприятности. А так, может, послушают несколько дней, поймут, что с нами все в порядке, и отстанут…

– Но это – оскорбление! Грубый произвол! По-другому не скажешь… Что они о себе возомнили? Это что, у них теперь политика такая? Не понимаю, чем мы могли вызвать у них такой интерес… Тем, что у нас есть близкие друзья на студии? Тем, что я имею неосторожность писать рассказы? Или, может, работа продюсера стала теперь вне закона? Остается только предположить, что нас взяли под колпак за преступную дружбу с иностранцем – китайцем Томом Ли… Черт знает что!

– А может, им поступил ложный сигнал и они его проверяют? В таком случае, если они действительно подозревают, что мы опасны, мы не должны их осуждать.

– Ну что ты! Как можно! – с сарказмом воскликнул он. – Если бы только все это не выглядело так смехотворно… Скажи кому, ведь не поверят. Мы опасны! Звучит просто как анекдот… Ну, и что нам теперь делать? Выломать этот долбаный микрофон? Переехать в гостиницу? Или, может быть, свалить в другой город?

– Да нет, я думаю, надо просто жить, как жили, – и все. В конце концов, что нам скрывать? Давай вести себя так, как будто их нет.

– И это ты мне говоришь? А кто не далее как полчаса назад кричал: «Ты не должен это говорить!» Стоило мне слегка зацепить в разговоре политику…

– Ладно, пошли в дом, а то уже холодно. Постарайся держать себя в руках. Думаю, через несколько дней все закончится само собой. В конце концов, им же нечего нам предъявить…

– О’кей, уговорила. Хотя, будь моя воля, раздолбал бы к чертовой матери все их погремушки – и дело с концом!

Вернувшись с веранды, они робко встали в прихожей, как будто пришли не к себе домой, а к кому-то в гости. Оба понимали, что надо срочно изобразить какой-нибудь правдоподобный, подходящий случаю разговор, но почему-то продолжали молчать. Как в каком-нибудь дешевом провинциальном театре, когда осветитель уже включил софиты, публика уже заждалась начала спектакля и вот-вот встанет со своих мест и уйдет, а актеры-любители с растерянным видом стоят на сцене и никак не могут вспомнить свои роли…

В конце концов он прошел в гостиную, сел в кресло и попытался почитать новости спорта, пока супруга накрывала на стол. Но тут выяснилось, что в доме каким-то загадочным образом поменялась акустика. Газета теперь перелистывалась с хрустом, который обычно производит, пробираясь по лесу, низовой пожар. Акт раскуривания трубки был подобен завыванию ветра в органной трубе. Кресло не просто скрипело от каждого движения, а издавало звуки, напоминающие собачий храп. Брючины терлись друг о друга с таким скрежетом, как будто они были сделаны не из твида, а из наждачной бумаги. Грохот кастрюль и мисок на кухне напоминал репетицию группы ударных инструментов. Печная заслонка открывалась с леденящим душу скрипом, а потом захлопывалась со звуком пистолетного выстрела. Было слышно даже, как по трубе с шипением течет газ, после чего вспыхивает синим пламенем и начинает медленно пробуждать к жизни холодную еду – и еда просыпается с таким бульканьем, будто действие происходит не в кастрюле, а как минимум в кратере вулкана…

Они по-прежнему не произносили ни слова. Оба. Супруга зашла в гостиную, постояла в дверях, бросила на мужа выразительный взгляд, отметила про себя, что неплохо бы сделать в комнате косметический ремонт, но так ничего и не сказала. А он молча перелистнул газету с футбола на борьбу и продолжил чтение между строк, машинально фиксируя каждое пятнышко в белой бумажной массе.

Теперь, кроме всех прочих звуков, ему слышался мерный шум прибоя – прямо здесь, в гостиной. И этот шум постепенно начинал приобретать какую-то предштормовую окраску, грозясь обрушиться на скалы девятым валом. Вскоре уже волны одна за другой взрывались у него в ушах, не давая ему никакой передышки. «Надеюсь, хотя бы это-то они не слышат, как бьется мое сердце!» – подумал он.

В этот момент жена кивнула ему, чтобы он шел есть, и он, оглушительно шурша, сложил газету, затем со звуком небольшого взрыва бросил ее в кресло, после чего, громко топая, прошел по ковру в столовую и с визгом отодвинул от стола стоящий на голом полу стул. За это время супруга со звоном и лязганьем разложила на столе столовое серебро, принесла клокочущий, как раскаленная лава, суп и кофейник с фильтром, который тоже что-то непрерывно бормотал. И тут оба они осознали, что смотрят на этот агрегат чуть ли не с завистью, потому что, в отличие от них, он мог позволить себе открыто выбулькивать все, что накопилось в его стеклянном горле… После этого они начали есть, точнее, скрежетать по тарелкам ножами и вилками.