Кори Доктороу - Выход [электронное издание АСТ] [litres]

Мы начали спорить. Постепенно перешли с дружеской пикировки на повышенные тона. Не причинять никому неудобств означало, что дефолтный мир оставит их в покое. «Мы никому не вредим, не пытаемся получить социальные пособия, не настаиваем на бесплатном медицинском страховании или пособиях и льготах для ветеранов, а также не стремимся получать социальное обеспечение. Мы не сидим ни у кого на шее, не стоим ни у кого на пути. Просто ждем смерти и пытаемся при этом не дышать слишком громко. Зачем им сюда приходить? Зачем закрывать нас в тюрьму, тратить средства на содержание узников, если можно просто оставить нас в покое?

Я старался доходчиво объяснить все так, чтобы он понял. Чтобы он увидел, если они не дадут сдачи, когда на них наедут, в следующий раз дефолтный мир наедет на них еще круче. Попытался сказать ему, что они самовольно заселились не на самой плохой земле и когда-нибудь кого-нибудь она обязательно заинтересует из-за минералов, или права проезда, или просто из-за видов, которые не должно портить какое-то отжившее свое старичье. Если дефолтный мир понимал, что там им никто не окажет сопротивления, он первым прибежит сюда. Дефолтный мир их даже не заметит, просто отправит бульдозеры, которые сровняют все с землей.

Он мне не поверил. Пытался учить меня жизни. Жил, дескать, не первый год и многое повидал. Даже процитировал стихотворение: «Старый ворон умирает, юный ворон жизни полон. Все, что старый ворон знает, но не знает молодой, это куда надо лететь» [91] Соединенные вместе разрозненные строки из стихотворения американского поэта Джона Кьярди «О воронах». . Идеальная корыстная чушь с попыткой рационализации, когда наименее пугающие действия выдаются за наиболее благоразумные. Есть два решения этой проблемы: или скрипящее колесо будет смазано, или наиболее выступающий гвоздь будет забит.

Если быть честным, он устал, прожил трудную жизнь, был старым и больным, неповоротливым, и все, чего он хотел, это чтобы его оставили в покое.

– Ты там не остался? – они почти дошли до подъема, где бросили трактор. Хромота Джимми стала сильнее. Он сделал несколько шагов, остановился, чтобы перевести дыхание, еще прошагал вперед. Боль, наверное, была ужасной, Лимпопо это понимала, но Джимми был увлечен своей историей. Она это хорошо знала: в дороге беседа сокращала расстояния, особенно если имелась возможность поговорить о чем-то трудноразрешимом и значимом. Было нечто особенное в таком разговоре, когда ты шел, глядя вперед, на горизонт; создавалась особая интимная атмосфера, способствующая признаниям, что-то схожее с объятиями после секса.

– Продолжил работать с производственной системой и вел все более пассивно-агрессивные разговоры со своим другом, пока он четко не дал мне понять, что если я не перестану делать то, чем занимался, все меня возненавидят. Они работали с местным зоттой, который технически владел этой землей. Получили у него разрешение на проживание, своеобразный жест доброй воли с его стороны. Они были прирученными домашними питомцами.

Поэтому я ушел, отыскал другое место в Нью-Гемпшире, где было столько оружия, что даже шайки Итаки казались безобидными стадами домашних животных. Эти тоже были немолодыми, я не думал, что смогу встретить столько старых ушельцев, хотя это логично: им больше нечего было терять. Надо понимать, что у тебя нулевые шансы выжить в дефолтном мире, если ты дожил до шестидесяти семи лет и трудился все эти годы на временных работах.

Однако эти были круче . Более радикальными. Им нравилась игрофикация, создание систем, которые отслеживали и демонстрировали эффективность работы. И эти системы действительно работали. Люди из кожи вон лезли, чтобы попасть в таблицу лидеров. Лучшие не получали никаких материальных привилегий, однако если ты входил в лучшие десять процентов и считал, что та или иная идея была правильной, твое мнение имело значительный вес.

Я знаю, Лимпопо, что ты ненавидишь все эти дела, однако одной из причин, почему мне нравилась такая система, была ее честность. Когда ты говорил, люди слушали, потому что ты работал, не покладая рук, и не давал спуску другим. Когда мы делаем по-твоему, все выходит лучше, чем если мы делаем все иначе. Так что, если никто не говорит: «Лимпопо у нас здесь самая большая шишка, поэтому будем делать, что она скажет», это еще не значит, что это неправда или вообще является секретом. Это просто дает предположительно эгалитарную основу для нашей совместной жизни.

Уже некоторое время они стояли на месте. Он никак не мог отдышаться. Оставалось преодолеть еще один подъем и дойти до трактора. Он мог бы поехать на составе, а остальные могли бы поменять аккумуляторы. У Лимпопо болело плечо в том месте, где на него опирался Джимми. Она скрыла свое раздражение, зная, что оно вызвано, скорее всего, холодом, напряжением и истощением, а не дерзостью того, что он сейчас сказал. Она посмотрела на Итакдалее, тот вернул ей взгляд, телеметрия его лица передавалась в ее скафандр, поэтому она могла видеть его выражение в ложных цветах прибора ночного видения. Он был красивым, ее возлюбленный и лучший друг. Сострадательный, умный и в то же время никого никогда не осуждавший, в нем было все, о чем она только могла мечтать. Сейчас выражение его лица было любознательно-загадочным, появлявшимся в самых непонятных ситуациях, к примеру, когда он в первый раз возник в ее жизни, или сейчас, в этой ледяной тьме.

– Джимми… – начала она, но тут Итакдалее бросился на нее, сбил на землю, увлекая за собой и Джимми. Вся масса Итакдалее, такая знакомая и в то же время не вызывающая сейчас ничего, кроме тревоги, полностью закрыла ее от мира, он что-то кричал, и его голос раздавался через включенные наружные динамики его скафандра, а также по внутренней связи:

– Не стреляйте!

Она вытянула шею и увидела две белые светящиеся фигуры, наставившие на них оружие. На стволах были большие мушки с раструбом. Они равнодушно нацелили оружие на нее, и все в ее скафандре мгновенно прекратило работать. Краем глаза она заметила аналитическую инфографику в скафандре Итакдалее, которая была попыткой пройти самостоятельное аварийное тестирование при включении, но затем погасла и она.

Внутри скафандра было темно, холодно и одиноко. Что-то заскрипело, когда Итакдалее попытался двинуться, находясь сверху, скафандр терся о скафандр, и этот звук казался неприятно громким по сравнению с ужасающим безмолвием. Ей показалось, что она почувствовала или увидела ногу в снегу, одетую в такой же снегоступ, как у нее.

Опять раздался скрип, и ей стало гораздо легче, когда кто-то резким движением стянул с нее Итакдалее. Она перекатилась на бок и увидела, как его вздернули на ноги, такого слабого и беспомощного, в руках человека, который одной рукой сумел схватить оба запястья Итакдалее, а другой резко дернул за воротник скафандра. Скафандры этих людей, должно быть, имели механические усилители, какие команда Тетфорда устанавливала на комбинезоны рабочих бригад, но не на скафандры для дальних переходов, так как все мощности должны были использоваться для обогрева, а не для игры в суперменов.