Ян Валетов - Чужие сны

Крыша была пуста. Подмораживало, нужно было беречь руки, чтобы не задубели, и Кира натянула перчатки. Костер тут не разведешь, а жаль!

Она поудобнее устроилась на каремате, нашла взглядом нужные ей окна и стала ждать, когда в них загорится свет.

Спустя несколько минут в кармане ее пальто зазвонил мобильный.

Кира достала трубку из кармана, зубами стянула перчатку и ответила на вызов.

— Привет, cara mia, — сказал Давыдов. — Как ты там, на чужбине, девочка моя?

— Привет… — отозвалась Карина. — Ничего, готовлюсь к выступлению.

Голос у нее был утомленный, слегка искаженный цифровой связью.

— Я думал, ты сегодня утром отстрелялась! Обижаюсь! Чего не звонишь?

— Если бы… — Карина вздохнула. — Перенесли мой спич, но это и хорошо. Второй день всегда лучше первого — официоза нет.

— Тебя там варениками не отравили?

— Брось, Денис, нормальные были вареники.

— А борщ?

Она хмыкнула:

— Вот в сравнении с борщом вареники и оказались просто превосходными!

Давыдов засмеялся.

Карина невольно поймала себя на том, что улыбается в ответ. У него был хороший смех. Приятный.

— Когда-нибудь мы скажем им правду. Но не сейчас. Ты нужна мне дома, живая… Не ешь больше борщ, Карина, козочкой станешь! Я смотрел, погода стала лучше. Возьми билеты на самолет.

— Уже.

— Отлично! — обрадовался Денис. — Когда встречать?

— Завтра, вечерним.

— Все! Бросаю пить, приеду за тобой сам!

— Хорошо, — согласилась Кира, прижимая трубку к уху плечом. — Ты уже дома?

Она смотрела на окна его квартиры — там по-прежнему было темно: конечно же он не дома. Соврет, наверное. Если он изменяет той женщине, то обязательно соврет. А если нет, то не пройдет и часа, как этот факт уже будет никому не интересен.

— Еще нет, ужинали всей бандой. Муромец везет нас с Мишкой домой, я был с бодуна, машину не брал.

В трубке стали слышны голоса.

— Тебе тут привет передают! Мишка, держи!

— Привет, ма!

Кира постаралась придать своему голосу радостное звучание:

— Привет!

— Что? Деньги зарабатываешь?

— Трачу! Я уже скоро буду.

— Да, я слышал. Жду, я соскучился.

— Завтра увидимся.

— Целую!

— И я тебя…

Сын. Этой женщине по жизни везло — муж, сын, работа, нормальный мир. Но любое везение рано или поздно заканчивается.

Ей внезапно стало тяжело дышать, словно невидимая рука сжала горло.

Трубку снова взял Давыдов:

— Странно, ты сегодня не ты, какая-то чужая. Неласковая.

— Просто я устала, Денис. У тебя бессонница прошла?

— Гм… Сегодня проверю. А вчера… Неудобно признаться, но в поезде я так надрался, что у меня бессонницы не было — просто свет погасили.

— Серьезно? Сам напился?

— Ну почему сам?

Он хмыкнул.

— Попался мне попутчик… Помнишь, на выставке, на стенде. Высокий такой, в длинном пальто? Лицо, как топор, рот — ящиком?

— Помню, конечно, — подтвердила Кира на всякий случай.

— Ну, вот. С ним и нажрался. У него был с собой коньяк. Не коньяк, а амброзия! Никогда не пил лучше! Странный типчик оказался. Плел черт знает что, рассказывал, что ты хочешь меня убить…

Кира открыла рот, потом закрыла, стиснула зубы и досчитала до пяти. Медленно.

— В общем, расскажу завтра! Мы почти приехали! Ты там не грусти, ладно? Что говорит мужу приличная женщина?

— Целую.

— А еще?

— Я соскучилась.

— Ты точно не ты, — фыркнул Давыдов. — Подменили тебя, наверное! Клещами из тебя тащить надо. Мать, я подозреваю, что у тебя завелся кто-то в Варшаве. Какой-нибудь пан Володыевский!

— Не говори глупости, Денис.

Со своей позиции Кира видела, как возле подъезда затормозил огромный пикап голубого цвета. Яркие фары залили светом и дорожку, и тротуар, и стеклянную входную дверь. Из пикапа вышел Давыдов, потом рядом с ним возник Мишка…

«Не самый лучший вариант, — подумала Кира, — но в принципе можно было бы стрелять».

Мир перед ней развоился, поплыл, но она усилием воли удержала картинку в резкости.

Э, нет, подруга… Так не пойдет. Тебя тут нет, и возвращаться тебе не надо. У меня свои дела, у тебя свои. Разбирайся! Интересно, где ты сейчас? Чувствуешь ли что-то? Куда зашвырнул тебя Кирсанов?

Это ведь не просто твой муж. Это струна, которую надо оборвать, и через пару лет в Сантауне вместо ягеля будет расти трава. Человеческая жизнь — ерундовая оплата за спасенную планету, правда?

Давыдов с сыном зашли в парадное.

— Люблю тебя, — услышала она в трубке.

Теперь голос его звучал гулко. Стало слышно, как открываются двери лифта.

— И я тебя, — отозвалась Кира.

— Хороших тебе снов.

— И тебе, — ответила она и нажала отбой.

Если закрыть глаза, то можно легко представить себе, как скользит по шахте лифтовая кабина. А если считать про себя, то можно с точностью до секунды спрогнозировать действия тех, кто в ней едет.

Кира представила себе, как Давыдов с сыном выходят из кабины на площадке восьмого этажа. При их появлении срабатывает датчик и загораются лампы. Давыдов торопится — датчик держит лампы включенными минуту, и если замешкаться, то остаешься в темноте, и приходится прыгать на месте и размахивать руками, чтобы датчик снова тебя «увидел». Вот Денис выуживает ключи из кармана куртки. Щелкают замки, дверь открывается, и они входят в квартиру.

Давыдов включает свет в коридоре. Они раздеваются. Сейчас Давыдов пойдет в гостиную, а потом в кабинет. Он всегда включает свет в кабинете, чтобы потом не шарить там наугад. Это Кира легко вычитала в памяти Карины.

Куда бы ни пошел Давыдов: в гостиную или в кабинет…

Вот, черт!

В кабинете зажглась лампа, но стало видно, что окно закрывает тяжелая штора. Кира перевела прицел на большое окно в гостиной и окно осветилось.

Она опустила предохранительную планку, замедлила дыхание, палец лег на спусковой крючок. В прицельной сетке возник человек, но это был не Давыдов. Вернее, не старший Давыдов.

Мишка — а это был он — поднял взгляд и посмотрел прямо в глаза Кире. Она могла дать голову на отсечение, что он ее видит. Видит в темноте, через сотню с лишним метров и сумрак, их разделяющий. Он, ухмыляясь, поднял руки и задернул шторы одним плавным движением, как фокусник, закрывающий ширму, чтобы никто не рассмотрел то, что надо скрыть от чужих глаз.

Кира прильнула к прицелу, стараясь хоть что-то разглядеть в контровом свете, но не увидела ничего, даже мелькания теней. Оскалилась, как рассерженная кошка, и разве что не зашипела.

Давыдов упал на диван и выудил из щели между подушками пульт телевизора.

— Мишка! — крикнул он. — Спасешь отца?

— Спасу!

— Сделай мне чай с бальзамом!

— Папа, а печень?

— Я не с коньяком прошу, сын! С бальзамом, в лечебных целях!