Ян Валетов - Чужие сны

— Хорошо, сделаю! Сколько бальзама? Ложечку?

— Ложечка меня не спасет! Лей на два пальца в большую чашку!

Мишка выглянул из дверей кухни:

— Па! Ты синячишь!

— Это я вчера синячил, — возразил Давыдов. — Сегодня я лечусь.

— Ты подаешь мне плохой пример!

— Ой! Ой! Ой! — скривился Давыдов. — Миш, мне еще работать, я для бодрости!

Стало слышно, как шипит электрочайник, а Мишка снова возник в кухонных дверях.

— Ты собираешься работать? — удивленно спросил он.

Давыдов молча открыл лежащий перед ним ноутбук.

— Отец! Ты — монстр! — сказал Мишка с восхищением.

— Я должен придумать для нашей истории хороший конец, — объяснил Давыдов. — Я должен написать книгу, в которой все герои будут жить долго и счастливо.

— Или умрут, но в один день, — продолжил фразу Мишка.

Давыдов посмотрел на сына и улыбнулся:

— Этого по возможности надо избегать. Нам не нужно, чтобы кто-то из нас умер, правда? История уже есть…

Он запнулся и тут же поправился:

— Почти есть. Я ее пишу. Надо написать быстро, а ты знаешь, я так не могу, не умею и не люблю.

— Это тебе твой попутчик наплел? Про книгу с хорошим концом?

Давыдов кивнул.

— Он.

— И ты поверил? Только честно?

— Не знаю. Скорее — да, чем нет. Или не совсем. Но в его словах есть логика. Мир такой, каким мы его представляем — это правда.

— А по поводу того, что ты в пиццерии рассказывал? Про демиургов?

Давыдов замешкался, но ответил довольно быстро:

— Скорее — нет, чем да. Слышишь? Чайник!

— Так на два пальца налить? — переспросил сын.

— Нет, нет… — испуганно сморщился Давыдов. — Ни в коем случае! На три!

Он покрутил в руках пульт ТВ и нажал на кнопку включения.

Экран ожил.

Давыдов опустил глаза на экран ноутбука, стараясь не прислушиваться к трескотне новостей, но потом все-таки поднял голову и замер с приоткрытым ртом.

На экране женщина в желтом платье протягивала ребенка навстречу камере, смотревшей на них сверху, а за ее спиной неслась к берегу огромная волна с задорными завитушками по гребню.

Потом на экране возник Париж.

Дымящаяся каменная гряда в океане.

Вулкан, плюющийся огнем и пеплом.

Какие-то зеленые горы, похожие на пирамиды.

Подводные съемки — смутные силуэты в илистой мути.

Снова горы, с которых что-то невидимое срезало вершины.

Здание штаб-квартиры ООН в Нью-Йорке, какие-то лица, военная форма, белые халаты, диаграммы, модели земного шара…

Мелькавшие кадры напоминали нарезку из фильмов Эммериха.

Давыдов очнулся, когда Мишка поставил на столик перед ним чашку с ароматным чаем.

— Что, черт возьми, происходило в последние несколько дней, пока я не следил за новостями? Что это такое?

Сын пожал плечами:

— Никто не знает, папа. Но если тебе сказали, что твои книги спасут мир…

Он потер нос тыльной стороной ладони и смешно сморщился, как делал в далеком детстве.

— Я бы на твоем месте все-таки попробовал!

Голова у Киры кружилась.

Мир вокруг никак не попадал в резкость.

Ощущения раздвоенности больше не было, была твердая уверенность, что ее сознание разорвали и разбросали по разным мирам. Она чувствовала на лице холодные капли парижского дождя, но ее руки в перчатках все еще сжимали ложе карабина на крыше дома в киевской Оболони. Она слышала уханье вертолетной турбины и отдаленный лай стаи бродячих собак, кормящихся на мусорниках за супермаркетом. Одновременно.

Она Кира. Или Карина?

Париж или Киев?

Собраться. Привести себя в порядок. Отбросить лишнее и сосредоточится на реальности. Хотя что такое реальность, Кира уже плохо представляла.

Ее нос уловил неприятную кислую вонь — запах грязной одежды, немытого тела и мочи — и Кира вздохнула с облегчением.

Это Париж.

Запах исходил от Котлетки, в одежду которой Кира уткнулась лицом, когда потеряла равновесие.

В Киеве Давыдова провела не один час, а здесь, на площади у Лувра, не прошло и нескольких секунд. Что-то творилось со временем, это было очевидно. Раньше время текло одинаково, что в ее мире, что в Зеро — джамп на это никак не влиял. Но раньше и Касание было чистой теорией, а сейчас…

Кира отстранилась от Котлетки, и тут ей в ухо горячо задышал Рич:

— Может, сейчас? А?

Кира пожала плечами:

— У нас один ствол. Куда ты лезешь?

Андрон хмыкнул.

Они рассматривали вертолет и его пассажиров из укрытия.

Это была чужая группа — сомнений не было.

Трое мужиков: один из них здоровущий, как горилла, чернокожий, двое других помельче, но тоже не подарки, а с ними дама легкого поведения — грудастая и в мини. Когда из полицейского геликоптера вываливаются трое мужиков в форме — это одно. А когда с ними вместе выпрыгивает дама, у которой стоимость услуг горит на лбу, — совсем другое.

— И что делать будем? — прошептала Котлетка. — У них вон автомат и две пушки.

— Три, — поправила ее Кира. — У девки тоже пистолет.

Девица размашисто зашагала голыми ногами по мокрому асфальту, и Давыдова сразу сообразила, что в теле парижской проститутки вовсе не женщина.

— И это не девка, — Котлетка ухмыльнулась гнилым ртом. — Не только у меня проблема, да? Ну хоть полегчало!

— Они идут в пирамиду, — сказал Рич, выглянув из-за парапета.

Кира кивнула.

— А куда они еще могут идти?

— Положат нас всех, — оптимизма на лице у Рича не было и близко. Страха, впрочем, тоже. — Кир, нам бы поближе подобраться.

Кира еще раз оценила расстановку сил противника и покачала головой.

— Грамотно стоят. Но есть идея. Котлетка, не хочешь пройтись?

Та медленно повернулась к Кире. С грязного лица клошара на Давыдову глянули внимательные карие глаза:

— С пушечкой? А почему бы и нет? Пройдусь, конечно…

Мир Зеро. Париж. Ноябрь

Первым клошара заметил Мамочка.

Бродяга, больше похожий на передвижную тележку старьевщика, чем на человека, ковылял по площади, припадая на левую ногу.

— Давыд, — позвал Мамочка негромко.

Давыдов с трудом расслышал его через шум дождя и повернулся на голос. Мамочка сделал жест ухоженной старческой кистью, указывая направление, и только тогда Кирилл тоже заметил бездомного, вынырнувшего из темноты и водяной пыли, окутывавшей здание дворца.

Китаец посмотрел на Давыдова с недоумением — мол, ослеп, что ли? Кирилл не ослеп, но был в шоке — его крепко штормило. Штормило так, будто бы он неделю закидывался ковисом и заливал его литрами виски.

Он — Кирилл Давыдов — джамп-мастер, марафонец, почти супермен, только что влетел в это тело из глухого медвежьего угла чужого сознания. Он не вырвался — его отпустили.

Это был знакомый мир — мир Зеро. Проблема заключалась в том, что в этом мире Зеро он одновременно находился в двух местах, а этого не могло быть ни теоретически, ни практически. Просто не могло быть, потому что Касание вполне вписывалось в представления ученых о пространстве и времени, а вот раздвоение личностной матрицы джампера — никак.