Геннадий Тарасов - Седьмой принцип

Говоря последнее, Гермес уткнулся носом в зардевшееся ушко Алии и стал водить им вокруг да около, по волосам, по шее, сопя и втягивая воздух.

– Ах, – приговаривал он. – Ах!

Теряя бледность, Сова вдруг вспыхнула невероятно, кровь просто вспенилась, ударив ей в лицо. Отвернувшись, она гневно дернула плечом и отстранила, рассыпав орехи, старого, хоть и вечно юного, греховодника рукой.

– Каков характер! – оценил Гермес ее строптивость. – Но ты, однако же, полегче! Поласковей, потому что легко накличешь на себя беду. Какую беду, спросишь? Расскажу охотно. Ежели завтра что-то пойдет не так, если только ты не сделаешь то, чего все мы от тебя ждем, в том числе, заметь, и твой отец, Нарада досточтимый, с которым у нас есть давний уговор, пеняй на себя. Конкретно же, предполагаю, что будешь ты взята большим количеством исполнителей прилюдно и никто тебя не спасет. О более или менее приличном муже после такого представления, да о замужестве вообще, можешь забыть. А как ты думаешь? Стерпеть позор отказа? Нет, только не мы, только не в этом случае, принцесса. Уж коль скоро вынуждены мы участвовать в смотринах, да наравне с другими, если без них нельзя обойтись – должны, имеем право подстраховаться. Есть тут и иные, более глубинные соображения, но про них тебе знать не надобно. До них ты, думаю, еще не доросла. Но если будешь паинькой…

Он вновь приник к ней, опытный искуситель, зашептал в ухо жарко:

– …А если будешь паинькой, во всех известных смыслах, и если мы с тобой поладим, ты даже вообразить себе не можешь, какое блаженство тебя ждет, сколь безграничной будет моя щедрость. Поверь еще и в то, что принадлежать к нашей семье совсем не пустой звук и значит очень-очень много. Вся радость, все блага вселенной будут тебе доступны. И власть, власть, детка, самый сильнодействующий наркотик… Все это будет у твоих ног. Если. Если! В общем, время у тебя подумать – до завтра. Хотя, если честно, не знаю, как и о чем тут думать. Но мы же демократы как-никак…

Откинувшись, он посмотрел на объект приложения своих усилий. Ошеломленная, смятенная, подавленная, Алия молчала. Едва живая, она, похоже, даже не дышала. Довольный достигнутым эффектом, Гермес покровительственно похлопал Алию по плечу, ощутив при этом ее беззащитность и подумав, что беззащитность для того и существует, чтобы ею пользоваться.

– Ну, ну, – сказал он, – не принимай так близко к сердцу сказанное, потому что оно есть лишь предположение возможного. Оставь силенки для настоящего волнения. Кстати, чтобы избавить тебя от сомнений и, возможно, от иллюзий, этот… Фрюж? Что за имя! Так вот, ты знаешь, что он задумал? Осознавая все свое ничтожество и понимая, что заполучить тебя ему никак не светит, он придумал украсть БП!

– Что за БП? – едва шевеля пересохшими губами, спросила Алия.

– Базовый принцип! – возмущенно вскричал Гермес. – Ты представляешь, чем это грозит? Нам, всем! Тем не менее он предложил Эфалиду заключить пари. На тебя. Глупец! Со всех сторон глупец. Во-первых, с кем он собрался состязаться в искусстве клептомании? Всем известно, и неоднократно было доказано, что самый ловкий и фартовый на свете – я.

Поэтому понятно, что, если сын не справится, так я ему, всяко-разно, подсоблю. Но это так, гипотетически. Ясно же, что мы, и Эфалид, и я, ни в коем случае не станем подвергать наш мир опасности. Чего не скажешь про твоего воздыхателя, про этого, как его?.. Фрюжа. План его таков: похитить Базовый принцип, спрятать в тайном месте и шантажировать, что вернет его, лишь если заполучит взамен тебя. Безумец, правда? Вот что значит простолюдин, бродяга без роду и без племени. Ты вразуми его, пока не поздно. А заодно и сама оцени наконец, кто есть кто. Поверь, принцесса, нет в мире никого подлей и отвратней шантажистов… Не связывайся с ним, даже в мыслях… Не мечтай…

Алия была столь поражена жестокими речами Гермеса, что просто оцепенела и не заметила, как он ушел.

Ушел, как пришел, незаметно, таясь, словно тать в ночи. Он исчез, а небо после него осталось расколотым надвое. Как и жизнь ее, как и судьба. Все, что было до этой встречи, ее безоблачное светлое детство, кончилось внезапно, оборвалось и вместе с оторванной половиной жизни уносилось прочь беспощадным нордом, и пропасть между ними только ширилась, расплываясь, словно чернильное пятно на белоснежной скатерти. Другая половина, неизвестная и непонятная, пугающая, где затаились будущие беды, замерла, выжидая. За мертвым штилем предполагался скорый жестокий шквал, и она трепетала в пред ожидании.

Эфалида она недолюбливала. Несмотря на его ухаживания, обхаживания, подарки и намеки. Да какие намеки, он, в общем, высказывался прямым текстом, чего желает, как и его отец, разве что несколько тщательней подбирал слова. Но ей-то жизнь представлялась такой игрой своеобразной, в которой ее роль – главная, она и не думала, да и не понимала, насколько все серьезно. Ей казалось, что отделаться от Буна можно легко, достаточно лишь указать пальцем на другого. Другого… Беда в том, что в том другом она не была уверена. Как оказалось, и в себе самой.

Ей представлялось, что Фрюж посмеивается над ней постоянно. Во всяком случае, он так себя вел, словно она глупая и несмышленая девчонка. А с какой стати? Кто ему позволял так с ней обращаться? Да и кто он такой на самом деле? Правду ведь папа говорил, да и другие, что без роду он, без племени. Потому и манеры соответствующие. Сказал бы спасибо, что с ним вообще общаются, до него снисходят… И что еще он там удумал? Какое такое пари измыслил? Как посмел?! На меня, дочь Нарады, пари?! Не бывать! Не прощу!

Забыв попрощаться с норнами, Алия бросилась в самую гущу вскипевших внезапно событий. Жаль, конечно, что так, поговори она с ними, уж, наверное, вразумили бы они ее. Наставили бы, как следует все понимать, подсказали, что ей делать, как поступить. Но верным, видимо, был расчет Гермеса на ее молодость и горячность – уж про ее-то нрав все были наслышаны прекрасно. Словом, налетел тот самый шквал, и подхватил, и увлек за собой. А когда он, побушевав, наконец утихомирился, вокруг была пустыня.

Фрюж, как обычно, находился в своей мастерской, работал – вытачивал балясины для ее кровати. Станок гудел, вращая заготовку, уже фигурную, почти готовую. Из-под резца завивалась тонкая и невесомая как пух янтарная стружка. В другое время Сова непременно залюбовалась бы и самим мастером, и творимым им действом, но нынче ей было не до того, не до любований. Ее уязвленная гордость жаждала отмщения. Немедленно. Видя, что поглощенный работой Фрюж никак ее не замечает, она схватила его за плечо.

Опять ошибка!

От неожиданности, да еще от вырвавшегося напряжения, вызванного необходимостью соблюдать осторожность, в котором токарь всегда пребывает во время работы на станке, рука Фрюжа дернулась, резец соскользнул с упора и врезался в заготовку. Раздался удар, звон металла, треск, полетели щепки…