Геннадий Тарасов - Седьмой принцип

– Почему же решили, что это Фрюж? Если никто ничего не видел и не знает?

– Свидетели указали на него.

– Так нет же свидетелей?

– Есть свидетели, хоть и косвенные. Но такие, которым можно верить. Они указали на этого, как там его… Подтвердили, что замышлял.

– Что же теперь будет? – дрожащим голосом спросила Сова.

– Все будет хорошо, меры уже принимаются. Сами принципы занимаются!

– Нет, я спрашиваю, что будет с Фрюжем?

– Ничего с ним уже не будет. Его схватили и заперли в башне. А оттуда, если не знаешь, кроме двери, только один выход.

– Какой выход?

– Можно подняться на самый верх и спрыгнуть. Но это прыжок в неведомое, в невозвратность. Говорят, он выбрал его. Никто не предполагал, что кто-то может сам решиться на такое, но он, этот, решился. Когда за ним пришли, в башне никого не оказалось. Пусто! Может быть, и к лучшему. Для него, конечно, иначе ведь наказания ему не избежать, и наказания, поверь, страшного. А так хоть какая-то, хоть гипотетическая надежда остается. Может, и вынырнет где, в другой, низкой жизни, не сохранив об этой ни крупицы воспоминаний. Кто знает? Ну, давай, давай, дочка, поторапливайся, мы тебя ждем.

Махнув Алие рукой, приглашая ее последовать за собой, Нарада отправился к гостям, но, не дойдя даже до выхода из лабиринта, словно что-то почувствовав, бросился обратно. Возле фонтана он обнаружил лишь одинокую пустую кушетку. Со спинки ее на его глазах соскользнула наземь и распласталась там лужицей крови оставленная дочерью алая газовая накидка. Саму Алию с тех пор он никогда больше не видел.

Нина Филипповна грустно улыбнулась. Там, на том Белом свете решили, что она вслед за Фрюжем бросилась с Башни невозврата, но это было не так. Она правда последовала за ним, только ей был ведом другой путь, и она им воспользовалась. Однако настичь Лиса ей не удалось. Почти удалось, но не совсем. Эти перемещения в пространстве-времени, в прошлое-будущее, в них так легко ошибиться на десяток-другой лет в ту или иную сторону. Вот и она не угадала, разминулась с Лисом, залетела дальше или глубже, как смотреть, на тридцать годочков, ну и на столько же по жизни была старше его. И ведь всегда чувствовала, что он где-то рядом, но ничего не знала наверняка, и встретила, нашла только теперь. Поздно. Уже слишком поздно. Пришлось прожить другую жизнь, за которую, впрочем, чего греха таить, она была благодарна судьбе. Но главная ее жизнь и главная судьба еще впереди, пусть же норны помогут ей их обрести. А теперь, похоже, действительно пора…

На стене, над головой ее, пришел в движение, заскрипел механизм ходиков. Распахнулась дверь часового домика, из него высунулась кошка, черная, с дурными желтыми глазами и торчащими, будто нафабренными, усами, и истошно заорала, словно кто-то невидимый тянул ее за хвост.

Пора!

Нина Филипповна, затаив дыхание, протянула правую руку и кончиками пальцев коснулась полотна светлого зеркала. Пальцы ее не дрожали, как в тот раз, она знала, что делает, и была готова к встрече с новой судьбой. Давно уже была готова. И все же она непроизвольно вздрогнула, когда вместо ожидавшегося холода прошлого она ощутила тепло огня будущего. Она почувствовала, как пламя, неистовое, но не обжигающее, принимает, охватывает ее ладонь, тянет и увлекает ее всю, словно она не отягощенная грузным телом усталая пожилая женщина, а легкая, как птичка, юная Сова.

Сова не заметила, в какой миг случилось преобразование и она стала вновь собой изначальной. Улыбнулась знакомому до мельчайших подробностей отражению, красавице в алых одеждах, в высоком тюрбане. Радуясь произошедшим переменам, устремилась им навстречу. Последнее, что сделала она в оставляемой навсегда жизни, – остававшейся еще в пространстве комнаты левой рукой взялась за раму зеркала и потянула ее на себя.

Складень закрылся, как волшебная книга, и исчез, не оставив после себя ничего – кроме гвоздя на чистой стене и едва слышной, медленно затухающей мелодии, сыгранной волшебной флейтой.

Не успел еще завершить свой ор кот в часах, как в квартиру вошел Нарада. Вошел, как всегда входил, через дверь, не обращая внимания на то, заперта она или распахнута настежь. Поморщившись, он дождался, пока не заткнется страж времени, и лишь тогда начал свой обход помещений. Еще ему слышалась какое-то время едва различимая музыка, но нет, нет, она, конечно, обман слуха, пульс чрезмерно концентрированной тишины. Мун был уверен, что никого в этом жилище уже не застанет, поэтому был холоден и спокоен. Он хотел всего лишь кое-что проверить.

Перво-наперво Нарада заглянул на кухню. Тыльной стороной ладони коснулся чашки на столе, хмыкнул, убедившись, что она еще теплая. Заглянул в раскинутые тут же рядом с чашкой карты и еще раз хмыкнул, увидев выпавшую комбинацию. По крайней мере, теперь было ясно, что он не ошибся и что гадалка, о которой упомянул Лис, жила именно здесь. Вопрос в том, кто она, эта гадалка, на самом деле.

С кухни он прошел в комнату и, как незадолго до того Нина Филипповна, обошел ее по кругу. Остановившись рядом со столиком, над которым висели зеркала и на котором теперь лежало снятое со стены полотенце, он в задумчивости несколько минут смотрел на вышитую на нем сову, потом прикоснулся к ней рукой и, неожиданно для себя, погладил. С тех пор как Алия, Совушка его ненаглядная, исчезла, он видел ее следы повсюду, где бы ни искал. А искал он ее уже целую вечность, по всем мирам, без всякой надежды на успех, и этот безнадежный поиск был его наказанием. Он тяжело вздохнул. Похоже, птичка, если она и была здесь, упорхнула и сюда уже не вернется. Что ж, зато теперь в его распоряжении есть это оставленное гнездо, удобное место, откуда с комфортом можно наблюдать за Эфалидом и бывшей женой Венечки. Может быть, все же она? Может быть, Марина? Он чувствовал, что-то здесь есть. Он сомневался и иногда считал, а часто просто до боли остро чувствовал, что Мара – его дочь, ее реинкарнация, ее проекция в этом мире и в этом времени, поэтому был рад, что она остается с Эфалидом. В конце концов, чтобы так случилось, он и способствовал тому, чтобы Фрюж украл его петас.

Он, конечно, понимал, что может ошибаться. Он тоже иногда ошибается. В нюансах, да, но мелкие неточности в конце концов приводят к большим ошибкам. Этого, видимо, не избежать, ведь жизнь на том и построена, на мелочах, полутонах, предчувствиях, на соответствиях и несоответствиях… Метод проб и ошибок – ее метод.

Лис наложил ладони на дверь, после чего осторожно припал к ней щекой. Замер, прислушиваясь. Ему показалось, что он различил какое-то отдаленное гудение, низкое и расплывчатое, словно фон в радиоэфире, и ничего сверх того. Скорее всего, это кровь шумела в ушах. Дверь казалась теплой, словно не дерево составляло ее тело, а упругая плоть, внутри которой при должном внимании можно различить биение жизни. Он затаил дыхание, надеясь уловить этот скрытый пульс. Ничего и никого. Вот и отлично. На то он и рассчитывал, что все, кто должен спать в этом доме, будут спать.