Геннадий Тарасов - Седьмой принцип

Пройти между тем ему предстояло довольно много. События последнего дня и теперь уже ночи шли так плотно, что он совсем потерял если не счет, то ощущение времени. Все, что происходило, уносилось прочь и сразу становилось далеким-далеким прошлым, почти баснословным, словно и не бывало и не происходило. Сам же он себе представлялся ползущим по крутому склону вверх, а земля у него за спиной обрушивалась в бездонную пропасть, пласт за пластом, и он, оглядываясь, видел, как уносятся вниз, дробясь и уменьшаясь, пласты и комья породы. И страшно было вот так же сорваться и ухнуть туда, потому что ему надо наверх, он должен забраться на гребень. Вот это чувство, эта мысль – забраться наверх – вот чего у него раньше не было. А теперь появились, и они подстегивали его, толкали в спину.

Он не помнил точно, где оставил машину, где-то там, во дворе, по крайней мере, на встречу с Нарадой он шел пешком. У него был план – забрав петас, найти машину и на ней доехать до Беллы Какенбург, но теперь, когда за спиной рыщет Эфалид, про машину придется забыть. Пешочком, пешочком.

Он спешил по пустынным предутренним улицам. Тьма над головой, там, куда отогнал ее свет фонарей, сгущалась в ожидании первых лучей восхода. Это событие уже назревало и ощущалось в природе, но до него еще надо было дотерпеть и, если угодно, дожить. В какой-то момент Лис почувствовал, что выдохся и просто устал. И немудрено, ведь он уже не помнил даже, когда в последний раз нормально спал всю ночь целиком, а столько ходить пешком ему прежде и вовсе не доводилось. К тому же сумка на боку с каждым шагом становилась все тяжелей, словно груз в ней прибывал и прибывал. Но разве же это возможно? Он точно знал, что, кроме петаса, в сумке ничего больше нет.

Примерно на половине пути Лис почувствовал, что совсем выбился из сил. Едва он это осознал, как ноги его остановились. Он как раз пересекал старый бульвар, поэтому очень кстати неподалеку оказалась скамейка, на которую он и опустился устало. Откинулся на спинку, вытянул ноги, расслабился. Расслабиться получилось не сразу, но когда сначала бедра, а следом икры отпустило, он ощутил истинное блаженство и подумал, до чего же это здорово, никуда больше не бежать. Еще бы сумку куда-то сплавить.

Подумав про сумку, он подтянул ее ближе и, раскрыв, достал из нее шляпу. Вдруг захотелось ее рассмотреть получше, понять, что же в ней такого удивительного. Ведь волшебство должно быть заметно!

Да нет, шляпа как шляпа. В тусклом свете фонаря она казалась грязно-зеленой, словно высохшая на солнце болотная тина. Кожа, из которой петас был сшит, казалась промасленной, да и на ощупь была такой, липкой, что ли. Подкладки внутри не было никакой, совсем, а вот вокруг низкой тульи обвивалась выцветшая совершенно лента, края которой скрепляла заколка в виде кадуцея из темного, почти черного, металла, серебряная должно быть. Он покачал головной убор на руках, прикидывая его вес. «Тяжесть какая», – подумал и, подчиняясь внезапному импульсу, водрузил раритетную шляпу на голову.

Это произошло мгновенно.

На пустынной до того аллее бульвара появились ниоткуда, словно из воздуха ночного, света электрического, – двое. Две укутанные в плащи фигуры, мужчины, молодой и постарше. Мужчины шли по вымощенной камнем дороге, проложенной, оказывается, посреди бульвара, разговаривали, при этом старший внимательно слушал, наклонясь слегка к собеседнику, и изредка веско бросал вопросы, младший же горячился, отвечая, тряс головой и размашисто жестикулировал. Лису страстно захотелось исчезнуть, пропасть, спрятаться куда-нибудь, но некуда было, и он только изо всех сил вжался спиной в скамейку. Прохожие, однако, не обращали на него ровным счетом никакого внимания. «Призраки, – сообразил Веня. – Видения».

Призраки тем временем приблизились. По мере того как они проходили мимо скамейки, на которой сидел Лис, ему стал хорошо слышен их разговор. Похоже, они действительно его не видели.

– Заглотил ли он наживку, вот в чем вопрос, – сказал старший. – Ты передал ему все, как мы уславливались?

– Да, отец.

– Что же он ответил? Какова была его реакция?

– По правде говоря, не ответил ничего. Сказал, что подумает, и задумался глубоко. Я видел, что наше предложение его как минимум заинтересовало. Я сказал, что буду ждать ответа завтра.

– Сегодня, завтра… Вчера! Мы продолжаем пользоваться этими ничего не определяющими словами, условностями.

Впрочем, следует признать, что это удобно, по крайней мере пока. Значит, будем ждать ответа. Думаю, уверен, что он воспоследует.

– Почему ты так уверен, отец?

– Это просто. Знание свойств человеческой натуры. Знание дает возможность использовать их по своему усмотрению, играть на этих струнах свою музыку, именно ту, которую хочешь услышать. Если он на самом деле вор, как о том говорят и как мы предполагаем, он обязательно клюнет на приманку и примет вызов. Потому что тщеславие свойственно таким людям. Каждый вор желает, чтобы его считали лучшим в своем деле, и не упустит возможности доказать свое первенство. Ну, как и мы с тобой, правда? В глубине души этот парень считает, что в искусстве незаметно умыкнуть что-либо ему нет равных. И он имеет полное право так думать. Он может думать и говорить что захочет, но мы-то с тобой знаем, кто лучший на самом деле, верно?

– Верно, отец. Но все же…

– Что такое?

– А что, если он ничего не ответит? Что, если заподозрит ловушку и не станет ввязываться? Попробует нас перехитрить?

– Теоретически это возможно. Но и мы ведь с тобой не пальцем деланы и заранее позаботимся о том, чтобы подтолкнуть его в нужном нам направлении. С другой стороны.

– Каким способом, отец?

– Очень просто. Надо соответствующим образом подготовить невесту. О чем я тебе только что говорил: сыграть свою музыку на струнах ее души. Характер у девицы непростой, тем легче – при должном умении – заставить его звучать как надо. Просто поговорить с ней заранее и рассказать обо всем, но так, чтобы история представилась ей под нужным углом зрения. И тогда уже не важно, согласится этот парень на пари или нет. Главным будет то, что такое пари обговаривалось и что предложил его – он. Именно так: он. А какой женщине, тем более гордой и независимой, понравится, что на нее заключают пари? Никакой, поверь мне. Она и разбираться ни в чем не станет, немедленно выставит его вон. Ну, этим я займусь лично.

– Нет, я! Я!

– Я тебя умоляю! Что ты? Здесь тонко нужно сработать, ты разве сможешь? Уж лучше я сам. Тем более что дело для меня личное. В какой-то степени.

– Но ведь прошлое?

– Прошлых дел не бывает. Только не у меня.

По мере того как разговор незнакомцев развивался и как смысл его постепенно доходил до Лиса, его начинал прошибать озноб. Все, о чем говорилось, казалось ему удивительно знакомым, и не хватало буквально малой детали, чтобы суть раскрылась ему совершенно.