Стивен Эриксон - Радость, словно нож у сердца [litres]

Бен Меллик кивнул.

– Да. Всеобъемлющее Присутствие. Термин вполне соответствует тому, что мы наблюдаем.

– Оно не нуждается в источнике питания, – продолжила Диана. – Примерно через час включатся все коммуникационные устройства на Земле.

– Ладно, – сказал аэнбэшник. – С этим понятно. А та женщина…

– Саманта Август.

– Есть у нас на нее досье? Она ведь писатель. Должно быть.

– Несомненно, есть, – пробормотал Кеннет Эстерхольм. И поднялся со стула. – И, разумеется, мы можем прослушивать любые звонки, которые она будет делать генсеку.

Диана Прентис фыркнула.

– Попробуйте, если хочется.

Эстерхольм сердито сощурился, но ничего на это не ответил.

– Господин президент, с вашего позволения, мне необходимо собрать воедино все, что у нас имеется насчет женщины по имени…

– Саманта Август. – Премьер-министр Канады сидела очень прямо и с неотрывным вниманием слушала писателя-фантаста Роберта Сойера, глядя ему прямо в глаза. – Будьте добры, расскажите мне про нее.

Элисон Пинборо изучала писателя, отметив про себя, сколь пронзителен его твердый взгляд сквозь стекла очков с тонкой оправой. Она уже знала, что из всех присутствующих в комнате он наиболее умен, а вот премьер-министру это выяснить еще предстояло. Разумеется, ученым свойственна особая разновидность самоуверенности. Каждый из них таскает за собой на колесиках невидимую библиотеку, полки которой ломятся от доступной лишь посвященным информации. Некоторые из них обладают талантом сообщать свои знания другим – однако далеко не все.

Она была готова предположить, что и с писателями дела обстоят подобным же образом. Ее стародавний кавалер как-то раз затащил ее на вечер, посвященный выходу новой книги местного поэта. Которого окружали женщины вдвое моложе его самого; само собой, на нем был дорогой свитер с высоким воротом; и стихи он читал в стандартном (во всяком случае, к такому выводу она пришла к тому моменту, когда мучительный вечер все же подошел к концу) свинцово-чеканном ритме, как если бы каждая фраза была беременна глубочайшим смыслом. Другие приглашенные на вечер поэты, за исключением разве что одного-двух, оказавшись за микрофоном, тут же переходили на аналогичный ритм речи. Казалось, это никогда уже не кончится.

Но то поэты. Столь яростной энергией, как этот человек, ни один из них не отличался.

На просьбу Лизабет он ответил так:

– Это еще один образец великолепного канадского фантаста, о котором во всей стране не знает практически никто, за исключением фанатов жанра. Она не удостоилась обзоров ни в «Глоб», ни в «Нэшнл пост». Вы спрашиваете, мадам премьер-министр, кто она такая? Умница, во всем держится собственного мнения, феминистка и гуманистка. Откровенно говоря, я не удивлен, что инопланетяне выбрали именно ее.

– А они выбрали? – спросила Лизабет Карбоно. – Просто… взяли и вытянули наудачу?

– Не думаю, что их выбор был случайным, – ответил Сойер. – Если в рассказах и романах Сэм и можно выделить какую-то постоянную тему, то тема эта – сострадание и глубокое понимание нынешнего состояния человечества. Хороший писатель смотрит, не моргая. И не закрывает глаза на истину, сколь бы неприятной она ни была.

– Иными словами, она из либералов.

Сойер нахмурился.

– Прошу прощения?

– Я не про партию. Из либералов с маленькой буквы. Невеликий любитель капитализма и корпоративных интересов, верит в социальную справедливость. И в защиту окружающей среды.

– Скорее уж в человеческое достоинство, мадам премьер-министр. И это тот контекст, в котором мы должны рассматривать ситуацию. Инопланетяне сделали хороший выбор.

– Вряд ли с этим согласится хотя бы один банкир или глава корпорации.

При этих словах писатель вскинул голову, а Элисон внутренне собралась и подумала: «Ну, сейчас начнется» .

– Госпожа премьер-министр, – тон Сойера сделался жестким, – мы уже довольно давно вышвырнули подобные устаревшие соображения на свалку. Из всех явленных нам на текущий момент аспектов вмешательства ясно – и неопровержимо – следует, что нашей традиционной экономической платформе положен конец . По существу, идея прогресса теперь существует отдельно от капитализма. Мы продолжим движение вперед, но оно отныне не зависит от щедрости предпринимателей и от рыночных сил, поощряющих конкуренцию и инновации. Мы будем двигаться вперед, потому что это правильно . – Он сделал небольшую паузу, но только чтобы перевести дыхание. – Уважающее себя правительство теперь отнюдь не обречено лишь на поддержание статус-кво. Давление со стороны отдельных групп тоже исчезло. Старым играм настал конец. Даже сам язык их мертв. А вы еще удивляетесь, почему мировые лидеры умалились уже почти до совершеннейшей незаметности? Либерал или консерватор? Да кого это теперь интересует?

Последнее утверждение прозвучало достаточно громко для того, чтобы в соседних комнатах, где до этого было довольно шумно, наступила глухая тишина.

Лизабет Карбоно на продолжении речи все дальше и дальше откидывалась на спинку кресла. Выражение ее лица сейчас было чуть ли не изумленным.

– Прошу прощения – вы меня сейчас что, отчитали?

– Нам нужно перейти к новой парадигме, и немедленно.

Элисон обнаружила, что мысленно подбадривает писателя. Ни единой извиняющейся нотки – разве не здорово?

– Понимаю, – ответила Лизабет после паузы. – Будьте любезны, мистер Сойер, изложите нам эту новую парадигму. Не с точки зрения того, что теперь стало не важным, но того, что будет важным.

– Это нам вот-вот объяснят во всех подробностях, – ответил Сойер.

– Но вы можете что-то предсказать? Хоть что-нибудь? Раз уж у вас явно имеется мнение по этому поводу – дайте мне представление о том, что сегодня – или, вернее, завтра – следует говорить лидеру нации. Не только говорить, но и делать – что мне следует делать? Как руководить? Дайте мне новый язык, мистер Сойер.

Писатель вздохнул.

– Говорить следует языком без каких-либо околичностей, госпожа премьер-министр. Лишенным всей этой чуши, банальностей, уклончивых общих мест – журналисты уже даже уточнений просить перестали. Когда политики вообще в последний раз говорили хоть что-то осмысленное? Утверждали или обещали что-либо и потом от этого не отступались? Никто не держит слова, если речь не о риторике страха и ненависти, да и в этом случае они скорее лишь дают отмашку различным придуркам, готовым наброситься на людей неправильного цвета кожи или религии…

– Послушайте – не нужно ставить меня на одну доску с этим… президентом .

– Я не ставлю. Я лишь говорю вам, как сейчас воспринимает политиков обычный гражданин. Он их слушает – но не верит ни одному слову. А почему? Вы отказываетесь говорить нам неприятные вещи. Отказываетесь говорить, что нам следует жить по-другому, платить больше налогов, не использовать автомобилей, прекратить добычу нефти и вырубку лесов. Нам необходимо резко сократить выбросы углекислого газа – и что, решились вы на подобное? Я бы не сказал. Никто не решился, не считая нескольких небольших европейских государств. Строительство газопроводов не прекращается, несмотря на все возражения.