Стивен Эриксон - Радость, словно нож у сердца [litres]

Кроме этого Уилл отметил резкое сокращение производства. Времена, когда в год производилось шестьдесят миллионов новых автомобилей, миновали. В них попросту не было потребности. Единственной процветающей отраслью промышленности осталось производство ББД и оборудования для перехода на них. Воздух с каждым днем становился все чище.

Элисон оставила свою команду советников в Свифт-Каррент, пусть даже там сейчас ничего не происходило, если не считать необычной реакции присутствовавших там американцев – которые собрали вещички и направились домой.

Америке, вместе с Россией, Китаем и Индией, был предоставлен внушительный кредит доверия. Саманта Август ясно дала понять, что эти нации обладают всем необходимым, чтобы практически без проблем влиться в новую эру. Мало того, она также объявила, что верит – гражданам этих могущественных наций в новой эре найдется место, и никто не почувствует себя обделенным.

Быть может, подумала Элисон, в ней самой места для столь всеобъемлющей веры в американцев и не нашлось бы. В последние годы наука в Штатах терпела одно поражение за другим. От высказываемых мнений там теперь не требовалось не только фундамента из доказуемых фактов, но и вообще какого-либо правдоподобия. Разум и идиотизм делили между собой дискуссионное поле в одной и той же невероятной (и совершенно абсурдной) мере.

Это верно, ее мнение по этому поводу не отличалось лицеприятностью. Но как и любой, чьим источником заработка являлась политика, она предпочитала держать его при себе.

Пропаганда была могущественным оружием. И основывалась она на вере власть имущих в то, что подавляющее большинство граждан – идиоты. Что ими легко манипулировать, их легко заставить поверить откровенно абсурдным и вообще бессмысленным утверждениям. Все это, однако, требовало контроля за средствами массовой информации. Которого более не существовало. Несмотря на это, чушь все еще заполняла собой СМИ, цвела пышным цветом в Интернете, звучала в блеянии ведущих определенных новостных каналов. Оказывается, то, во что люди предпочитали верить, было даже важнее, чем правда. На дворе стояла эпоха наивной доверчивости, и ученый в Элисон ничего не мог с этим поделать. Никакие аргументы не могли переубедить тех, чье мнение не имело ни малейшего отношения к предмету спора, а было лишь порождением их картины мира.

Если у свободы есть отрицательная сторона, так это именно она.

Далее произошло Вмешательство. Интернет вдруг обрел единую тему, и если первоначально в фокусе был страх, то потом его место заняло что-то еще.

Сетевые деятели писали о Вмешательстве, говорили о нем, рассматривали его изнутри и снаружи. В иные дни казалось, что вся Всемирная паутина занята многочасовым созерцанием собственного пупа. Но один вопрос так и оставался без ответа, сколько бы ни появлялось постов, линков и комментов, и вопрос этот был очень простым. Что нам делать теперь?

Премьер-министр собрала их в комнате для совещаний, чтобы еще раз просмотреть выступление Саманты Август. Лизабет также раздала им по копии обращения к нации, которое подготовил для нее писатель-фантаст Роберт Сойер. По мнению Элисон, документ этот представлял собой глубокий и очень конкретный призыв не только к канадцам, но и ко всему человечеству.

Страна, известная вниманием ко всем своим гражданам без исключения, готова раскрыть объятия всей планете. В этом было нечто… правильное.

Видео подошло к концу, тому странному концу, свидетелями которого были все, когда Саманта Август – исчерпав как задаваемые ей вопросы, так, очевидно, и собственные силы – медленно воздела руки в жесте, который мог означать «достаточно» или попросту «сдаюсь».

Аплодисментов не было, но сотня тысяч человек, собравшихся снаружи, в тени «Хищной птицы», одновременно взревела. Сперва этот звук всех встревожил. Гнев? Ярость? Ненависть? Похоже, даже ведущие прямой репортаж журналисты не знали, как его понимать.

Но потом зазвучали автомобильные гудки, разошлись волной, пока не охватили весь город. Очень скоро клаксоны гудели уже и здесь, в Оттаве, и в Торонто, и в Ванкувере, и, как вскоре выяснилось, по всей планете. Человеческая раса отказалась от собственного голоса, заменив его режущим слух истошным механическим звуком.

Элисон была потрясена до глубины души. Она не знала, что все это означает. Похоже, этого не знали и водители, отвечающие на вопросы репортеров. Однако в кадре раз за разом оказывались залитые слезами лица.

– Итак, – сказала Лизабет со вздохом, – ничто из сказанного ею не противоречит написанному Сойером. Более того, обе речи звучат до странного в унисон. И объединены одной темой. Это хорошо. Так будет легче. Тем временем чрезвычайная сессия ООН длится уже семь часов.

Элисон посмотрела на часы, и они подтвердили, что для рези в глазах и чувства общего истощения у нее есть все основания. Четыре утра.

– Что сообщает Алекс? – спросил Уилл.

Алекс Тернбилл был послом Канады в ООН. Долговязый дипломат напоминал Элисон Питера Кушинга в роли Дракулы, разве что без клыков.

– Спорят насчет названия.

– Взяли бы уже его из «Звездного пути», и все дела, – хмыкнул Уилл.

– Требуется Хартия, – сказала Лизабет. – С четкими формулировками, но всеобъемлющая. Юристы уже взялись за работу.

– А у инопланетян хватит на нас терпения? – спросила Мэри. – Нам нужен прогресс. Нельзя вот так взять и облажаться.

Лизабет потерла глаза.

– В атмосфере общего переутомления на особую срочность рассчитывать нелегко. Я бы и сама охотно отправилась спать, если бы не нервное напряжение. Подозреваю, в ООН все чувствуют себя примерно так же.

– Тем временем, – заметил Уилл, – все жители Земли, у которых руки чешутся кого-нибудь убить, рвутся на корабли, и как можно скорее. Я бы этим Серым не позавидовал.

– Любая миссия должна быть наполовину военной, наполовину дипломатической, – сказала премьер-министр. – Ей потребуется протокол для Первого Контакта. К несчастью, мы не располагаем технологиями ни для Всеобъемлющего Присутствия, ни для силовых полей. Вероятно, на планетах, куда мы прибудем, обнаружатся многочисленные государства, может статься – воюющие между собой.

Лизабет Карбоно вела консультации с писателями-фантастами. И, похоже, укреплялась в понимании ожидающихся сложностей. Это обнадеживало.

– От экономики, основанной на потребностях, вовсю несет коммунизмом, – сказал Уилл. – Подозреваю, что китайцы сейчас злорадно ухмыляются.

– Сомневаюсь, – отрезала Мэри. – Они больше не могут подавлять собственный народ, Уилл. Не могут заткнуть рот диссидентам. Бросать несогласных в лагеря и тюрьмы. Вполне может статься, что Китай рухнет первым из великих держав. А любой другой репрессивный режим на планете вскоре последует за ним.