Стивен Эриксон - Радость, словно нож у сердца [litres]

– Что касается политической составляющей, – покачала головой Эмили, – то она вообще лишилась смысла. Левые, правые, коммунисты, фашисты, либертарии, рэндианцы. Капитализм, индивидуализм, коллективизм. Все варианты вдруг в одночасье устарели. Объяви о своей приверженности одной из позиций – и ты будешь выглядеть идиотом, сторонником идеи плоской земли или луны, сделанной из сыра. Сделай это – и тебя с неизбежностью станут вышучивать, зачастую весьма малоприятным образом. Что я, собственно, и хотела подчеркнуть. Наши худшие черты никуда не делись, и это касается всех.

– Значит, битва за наши души только началась, – заметил Хэмиш.

– Саманта будет под защитой, – сказал ему Рональд. – Вы оба. Ну да, она сообщила новости. Кому-то они показались хорошими, кому-то плохими. Тебе не понравились? Терпи. Но обвинять в этом Сэм? Какой здесь смысл?

– В причинах люди не нуждаются, – сказала Эмили. – Хэмиш, вот что, по моему мнению, вам следует делать – знаю, что вы его не спрашивали, но все равно готова сказать.

– Говорите, Эмили.

– Когда она вернется, сразу прыгайте к ней в корабль и улетайте прочь. Оба. Дайте нам остыть. Исчезните. Сделайте то же самое, что инопланетяне, – лишите их персоны, которую можно ненавидеть и проклинать. Не позвольте им разрушить две жизни сразу.

Хэмиш наклонился вперед и принялся тереть глаза.

– Да, – сказал он наконец. – Думаю, надо будет так и сделать.

Рональд вздохнул. Беседа оказалась нелегкой. Но Эмили была права. Сразу по многим пунктам, и каждый из них следовало высказать.

Человеческая натура – штука сложная. И не очень-то справляется с вопросами, не имеющими ответов. Неуверенность зачастую воспринимается как слабость. Человек хочет провести черту на песке, выстроить воображаемую границу, за которой находится твердая почва убежденности и уверенности в себе, область, где нет места ошибкам и даже мыслям о них.

Где скромность является главным врагом.

Но разве не в этом заключается основной смысл послания инопланетян? В том, что человечеству следует вести себя скромней? И был ли этот смысл должным образом воспринят – при том, сколь существенную часть человеческого существования занимают усилия по сохранению лица?

Он посмотрел на Хэмиша.

– Вам известно, когда она должна вернуться сюда?

– Нет. Думаю, что скоро. Надеюсь.

– Соберите ее чемодан, – сказала Эмили.

После небольшой паузы Хэмиш кивнул.

– Устройте себе путешествие по Солнечной системе, – улыбнулся Рональд. – Может, Хэмиш, это и не то, о чем вы мечтали, но жене вашей наверняка понравится.

Доктор коротко и басовито расхохотался.

– А я-то мечтал об уединенном пляже – белый песок и побольше солнца.

– Хм-м, попробуйте Меркурий. Солнца будет полно. Увы, без пляжей.

– Ну да. Надеюсь, мы достигнем приемлемого компромисса. До сих пор нам удавалось.

– Будем надеяться, в ООН сейчас звучит примерно то же самое, – сказал Рональд, вставая. Эмили сделала то же самое, через мгновение к ним присоединился и Хэмиш.

– Передайте ей, Хэмиш, что мы ее любим, – сказала Эмили, обнимая его на прощание.

– Обязательно передам. И спасибо вам, вам обоим. Вы спасли пожилого человека от одиночества, и он вам очень благодарен.

– Мы были только рады помочь, Хэмиш, – улыбнулась Эмили.

Рональд надел плащ.

– Нам пора. Дорогая, ты готова еще раз противостоять репортерам?

– Если только они не станут ломиться к нам домой.

– Будем надеяться, – сказал Рональд. – Инопланетяне не слишком любят, когда у людей из-за них неприятности.

– Может, и так – но вот любят ли они нас , хоть кого-то?

Вопрос заставил всех троих умолкнуть, и Рональд вдруг почувствовал, что, уходя, они бросают Хэмиша на произвол судьбы, что это чуть ли не паническое бегство. Он все же нашел в себе силы помахать Хэмишу рукой – тот стоял в дверях, пока они шли к машине.

Уже внутри Эмили чертыхнулась и добавила:

– Опять мой поганый язык!

– Все в порядке, любовь моя. Просто еще одно напоминание, что грань между скромностью и уничижением очень тонкая.

– Все зависит от того, как ты сам это воспринимаешь, разве не так?

– И еще от того, как тебе это преподносят.

– Верно. – Она застегнула ремень и добавила: – М-м-м.

Рональд завел мотор и медленно выехал на улицу задним ходом. Как ни странно, стоявшие там лагерем репортеры куда-то подевались.

– Смотри-ка, все по домам разошлись.

– Неудивительно, – откликнулась она чуть ли не с раздражением.

Он удивленно посмотрел на нее.

– В чем дело?

– А что еще остается, если настал конец света?

– Вы прекрасно справились, Саманта Август.

Они снова были на орбите, на борту основного корабля Адама. «Хищная птица» держалась рядом, на расстоянии двадцати трех километров. Еще в сотне километров от них находилась флотилия, в данный момент освещенная солнцем и напоминающая протянутую между звезд нитку жемчуга.

Она закурила и уселась поудобней. На столике перед ней стоял чайник, а чашка в руках исходила паром с ароматом бергамота.

– Адам, они в растерянности.

– Это неудивительно. В конце концов, вы им столько всего сообщили.

– Я готова вернуться домой.

– Я сделаю все возможное, Саманта, чтобы вас не беспокоили. Вас и вашего мужа. Но, разумеется, на возврат к прошлому рассчитывать не приходится.

– Само собой. Но скажите, что вы сами думаете. Мы справимся?

– Трудно сказать, – ответил Адам. – Следует понимать, что ваш кризис в первую очередь вызван внутренними причинами и связан с тем, как вы взаимодействуете друг с другом и с прочими объектами вашего мира, живыми и неживыми. По самой своей природе вы очень редко рассматриваете это взаимодействие как возможность сотрудничества. Все остальное время оно носит враждебный характер, во всяком случае – потенциально. В конце концов, на то, чтобы открыться, требуется смелость. А закрытое, скрывающееся под опущенным забралом сознание означает страх.