Иэн Макьюэн - Машины как я [litres]

Я приложил большой палец к кнопке звонка и нажал. Из домофона немедленно раздался женский голос:

– Представьтесь, пожалуйста.

Зажужжал замок, я открыл дверь и вошел в просторный холл типичного викторианского дома с плиточным полом в клетку. По лестнице ко мне спускалась женщина примерно моих лет, пухлая и розовощекая, с длинными прямыми волосами и приветливой скошенной улыбкой. Я протянул ей левую, здоровую руку, и мы познакомились.

– Чарли.

– Кимберли.

Австралийка. Она повела меня по первому этажу. Я ожидал, что окажусь в просторной гостиной с книгами, картинами и пышными диванами и в скором времени буду пить джин-тоник с Мастером. Но Кимберли открыла узкую дверь и ввела меня в комнату для совещаний без окон. Длинный стол из обработанного бука, десять стульев с прямыми спинками, аккуратно разложенные блокноты с карандашами и стаканы для воды, резкое флуоресцентное освещение, белая доска и двухметровый телеэкран, вмонтированные в стену.

– Он будет через пару минут.

Кимберли улыбнулась и ушла, а я присел за стол и попытался умерить ожидания.

Долго ждать не пришлось. Не прошло и минуты, как он возник передо мной, и я поспешно и неловко встал из-за стола. Вспоминая об этом, я вижу красную вспышку – его блестящую красную рубашку на фоне белых стен в ярком свете. Мы молча пожали друг другу руки, он взмахом велел мне сесть, а сам обошел стол и уселся напротив меня.

– Ну так…

Он опустил подбородок на сплетенные кисти рук и пристально посмотрел на меня. Я старался смотреть ему в глаза, но был слишком взволнован и вскоре отвел взгляд. И снова сосредоточенный взгляд Тьюринга сливается в воспоминании с образом Люсьена Фрейда, которого я встретил тридцать лет спустя. Сдержанный, но беспокойный, голодный, даже свирепый. Лицо человека напротив меня отражало не только прожитые годы, но и всеобъемлющие социальные перемены и личные триумфы. Я помнил это лицо на черно-белых фотографиях первых месяцев войны, широкое, по-мальчишески округлое, с темными волосами, аккуратно расчесанными на пробор, в твидовом пиджаке с вязаным джемпером и при галстуке. Черты изменились в калифорнийский период, в шестидесятые, когда он стал работать с Криком в Институте Солка, а затем в Стэнфорде – в те годы он сблизился с поэтом Томом Ганном [34] Том Ганн (1929–2004) – англо-американский поэт и критик. Его поэзию отличает ясность и строгость стиля, точность психологического рисунка. и его кругом – среди богемы, где он мог не стесняться своей ориентации, быть серьезным интеллектуалом при свете дня и ночным гулякой. Тьюринг коротко познакомился с Ганном на вечеринке в Кембридже в 1952 году, когда тот был еще студентом. Снова встретившись с поэтом в Сан-Франциско, он не проникся интересом к наркотическим «экспериментам» молодого товарища, но само общение пробудило в нем вкус к свободе.

Я почувствовал, что мы обойдемся без светской беседы.

– Ну так, Чарли. Расскажи мне все о своем Адаме.

Я откашлялся и приступил к рассказу. Тьюринг внимательно слушал и время от времени делал заметки. О первых признаках своеволия Адама вплоть до первого неповиновения. О его физической сноровке, о том, как мы с Мирандой формировали его характер, о сцене в магазинчике мистера Саида. Затем о том, как Адам без зазрения совести переспал с Мирандой и о последовавшем разговоре. О появлении в нашем доме маленького Марка и о том, как Адам соревновался с Мирандой за внимание мальчика. Здесь Тьюринг поднял палец. Он хотел знать подробности. Я рассказал, как Миранда учила Марка танцевать и как Адам бесстрастно наблюдал за ними. Потом рассказал, как он повредил мне запястье (сдержанный кивок на гипс), о его шутке, что он вырвет мне руку, о том, как он объявил о своей любви к Миранде, о его теории хайку и об упразднении личного пространства во всемирном разуме и, наконец, о том, как он вывел из строя свой выключатель. Я отдавал себе отчет в силе своих чувств, колебавшихся от обожания до раздражения. Я также сознательно не стал упоминать о Мириам и Горриндже – это была отдельная история.

Я рассказывал почти полчаса. Тьюринг налил воды в стакан и пододвинул мне.

– Спасибо, – сказал он. – Я держу связь с пятнадцатью владельцами, если это правильное слово. Вы первый, с кем я встретился лицом к лицу. Один приятель в Эр-Рияде, шейх, владеет четырьмя Евами. Из этих восемнадцати А-и-Е одиннадцать предприняли попытку различными способами самостоятельно нейтрализовать выключатели. Что касается семи других и еще шести, я думаю, это вопрос времени.

– Это опасно?

– Это интересно.

Он смотрел на меня выжидающе, но я не знал, чего он хочет. Я был растерян и нуждался в его одобрении. Чтобы нарушить молчание, я сказал:

– А что же с двадцать пятым?

– Мы начали разбирать его в тот же день, как получили. Его сейчас вовсю изучают в Кингс-кросс. У нас там уйма программного обеспечения, но мы не подаем заявок на патенты.

Я кивнул. Его миссия, открытый доступ, погубивший журналы «Природа» и «Наука», – весь мир мог свободно знакомиться с его программами машинного обучения и прочими диковинами.

– А что вы нашли, – спросил я, – в его… э…

– Мозге? Прекрасное творение. Мы, конечно, знаем этих людей. Кто-то из них здесь работал. Как модель общего интеллекта – вне конкуренции. Как полевой эксперимент… что ж, тут масса сокровищ.

Он улыбался. Словно ожидая возражений.

– Какого рода сокровищ?

Мне едва ли пристало задавать вопросы, но Тьюринг чувствовал себя обязанным, и это мне льстило.

– Полезные проблемы. Две Евы из Эр-Рияда, жившие в одном доме, первыми нашли способ блокировать свои выключатели. В течение двух недель после умственных баталий и периода отчаяния они уничтожили себя. Они не прибегали к физическим методам, таким как прыжок с высокого этажа. Они воспользовались программным подходом, во многом идентичным. И тихо впали в кому. Окончательную.

Я спросил, пытаясь скрыть волнение в голосе:

– А они все совершенно одинаковы?

– В самом начале вы бы не отличили одного Адама от другого, не считая внешних этнических признаков. Со временем личный опыт и заключения, которые они выводят из него, наделяют их индивидуальностью. В Ванкувере тоже случилось происшествие: тамошний Адам разрушил свой разум и сделался умственно отсталым. Он выполняет простые команды, но, насколько можно судить, без всякого самосознания. Неудачное самоубийство. Или успешный выход из игры.

В комнате без окон было душно. Я снял пиджак и набросил на спинку стула. Когда Тьюринг встал, чтобы настроить термостат на стене, я заметил, как легко он двигается. Зубы у него тоже были безупречны. Кожа в порядке. Все волосы на месте. И в общении он был проще, чем я опасался.