Райан Гродин - Город-крепость [litres]

И я сделаю всё, чтобы они сбылись.

– Привет. – Голос его тоже изменился. Слова звучат уверенно, сильно. Медным эхом отдаются в моём сердце, потрясают до глубины души.

– Я нашла то, что ты ищешь. – Трудно говорить негромко, но этой новости мало простого шёпота. – Я была права. Лонгвей хранит книгу у себя в кабинете. В верхнем ящике стола.

Удивлена, что парень вообще понимает меня, ведь слова так быстро срываются с языка. Но он понимает. Я знаю это, потому что глаза его загораются, сияют тем же светом, который пульсирует у меня в крови.

– В той комнате наверху?

– Да, – продолжаю я, подгоняемая надеждой на его лице. – Лестница в конце восточного коридора, рядом с комнатой Мамы-сан.

Парень закрывает глаза, откидывает голову на дальнюю стену. Но он всё ещё близко, настолько, что я вижу каждую ресничку. Я замечаю, что руки его на этот раз абсолютно чистые, без ободков гряди под ногтями. Впрочем, один палец измазан чем-то чёрным, словно покрыт сажей. От чего?

Я настолько поглощена своими наблюдениями, настолько увлечена разглядыванием черт моего мальчика, что вздрагиваю от звука голоса, когда он начинает говорить:

– Я не знаю, что делать, – признаётся парень, не открывая глаз.

– Тебе нужен гроссбух, да?

– Да. Он… часть сделки с очень влиятельными людьми. Людьми, которые могут вытащить нас с тобой отсюда.

– Как ты планируешь его достать?

– Я… я не знаю, – повторяет он, опуская плечи. – У меня был план. Но всё пошло не так. Моего напарника ранили.

Боль. Болезни. Смерть. Лонгвей не лгал насчёт улиц Города-крепости. Дыхание моё разбивается на сотни кусочков. Требуется время, чтобы собрать их и выдавить без дрожи в голосе:

– А что случится… если ты не принесёшь книгу этим важным людям?

– Ничего хорошего.

Что означает: он так и останется снаружи, а я внутри. В ловушке. Буду задыхаться опиумными парами и прятать синяки под слоями пудры, потеряв оба шанса на лучшую жизнь. Я оглядываюсь на дверь. На кипарисовое дерево, которое никогда не вырастет.

Снова смотрю на раковину наутилуса и парня за стеклом. Его глаза по-прежнему закрыты, а лицо обращено к небу – бледное и яркое, как хвост кометы. Я крепче цепляюсь пальцами за решётку, желая оказаться там, на другой стороне, где сейчас он.

Всего лишь одно из сотни желаний.

Несмотря ни на что…

– Я помогу тебе, – говорю я ему. – Достану гроссбух.

Парень резко распахивает глаза, ловя мой взгляд. Они яростно мерцают.

– Если тебя поймают с книгой… если Лонгвей узнает, что ты задумала… – Лицо его мрачнеет, как у человека, который только что узнал, что жить ему осталось всего неделю. – Слишком рискованно. Он прикончит тебя. Я не могу позволить этому случиться.

Кожа покрывается мурашками от того же желания, той же нужды , что была в пальцах посла. Стремящихся сжать, разрушить, переделать, придать новую форму. Пересадить в крошечный горшочек с песчаной почвой. Сделать из меня ту, кем я не являюсь.

Это единственный способ.

В мыслях я наблюдаю, как изгибается, визжит, кричит Синь. Слышу, как игла проскальзывает под кожу, вижу, как мечтательное выражение растекается по лицу подруги. Я чувствую, как давит на плечи темнота коридора, шепча тысячей голосов: Мне это нужно. Мне это нужно. Мне это нужно.

Желания стоят гораздо дороже пары умерших звёзд.

– Знаю, – честно признаюсь я. – Но не могу больше так жить. Иногда смерь кажется лучше, чем то, как я существую сейчас. Если есть хоть какой-то выход, хоть малюсенькая дверца, я обязана её найти.

– Даже если это почти невозможно? Даже если за ней притаились драконы?

Даже тогда. Мне не нужно говорить это вслух, в тоне, которым парень задаёт вопросы, уже слышен ответ.

Мы смотрим друг на друга. Глаза в глаза. Его взгляд раскалывает стекло, крушит металл. Проникает в моё тело, как электрический разряд. Он полон сияния, надежд и возможностей.

– Я Дэй, – говорит он. – Меня зовут Сан Дэй Шин. А тебя?

Дэй. Не такое имя я бы выбрала для него. Оно слишком короткое, слишком грубое, слишком чуждое. Но я позволяю ему задержаться в голове. Осесть на волосах, глазах и коже парня. И чем дольше я думаю о нём, чем дольше смотрю, тем больше имя начинает ему подходить.

Парень – Дэй – меняет позу, и далёкая полоса тусклого сапфирового света спадает с его лица. Глаза мои напрягаются, стремясь пронзить возникшую между нами темноту. Открываю рот, но с губ не срывается ни звука, словно горло превратилось в пересохший колодец.

Я безымянна.

Дэй снова откидывается назад, на свет. Почему-то эта жуткая, электрическая голубизна меня успокаивает. Начинаю дышать, притворяясь, что в воздухе не стоит насыщенный запах опиума, благовоний и мужского пота. Вместо этого я думаю о горах, о дереве гинкго и о том, как мать звала меня по имени, снова и снова.

Назвать своё имя – это ведь несложно. Но я вспоминаю несколько последних раз, когда оно касалось ушей тех, кто был его недостоин. Лонгвея, который произносит его зловеще, словно паук, плетущий паутину. Осаму, который говорит его так, будто знает меня.

Парень напротив с руками, сложенными на груди, и затенённым лицом – не Лонгвей, не Осаму. Он Дэй. И он доверил мне своё имя. Поэтому и я должна доверить ему своё. Довериться полностью.

– Меня зовут… – сипло выдавливаю я. Но слова становятся чётче, ясными, как бездонные сияющие глаза Дэя. – Меня зовут Мэй Йи.

Звучание её имени выбивает весь воздух из моих лёгких. Я стою, прижавшись спиной к стене, влага проникает под ткань, касается кожи. Мерзкая и леденящая. Эта зима слишком холодна для простой толстовки. Стоит задуматься о куртке.

Такие мысли кружатся голове, пока я смотрю на девушку. Может, потому что их легче контролировать. Мысли о тепле – куртке – просты. С ними я могу справиться.

Но это… она… она гораздо важнее какого-то тепла. Настоящее пламя, душа, имя. Мэй Йи – эхом отдаётся у меня в голове, проносится по венам. Шрапнелью вонзается в грудь. Это имя мощнее целого фунта взрывчатки. Неконтролируемо.

Мэй Йи. Она выросла на рисовой ферме, окружённой горами. Прямо как Цзин Линь.

Каковы шансы?

Снова вглядываюсь в её лицо, ища сходства. Их сложно уловить, но чем дольше я присматриваюсь, те больше замечаю. Как она кривит губы на бок, когда нервничает. Как густы и изогнуты ресницы.

Но вдруг мне просто кажется? Мэй Йи – не такое уж редкое имя, к тому же девочки в борделе часто их меняют. Я вспоминаю о табличках на дверях. О том, как алые иероглифы становились почти невидимыми в свете фонарей.

Я не могу быть уверен, пока не спрошу.

Отталкиваюсь от стены.

– У тебя есть сестра?

– Была, – отвечает она. – Раньше. Почему ты спрашиваешь?