Райан Гродин - Город-крепость [litres]

И мне не жаль.

Иногда, когда ярость отца становилась совершенно неконтролируемой, а удары смертоносными, мы прятались. Цзин Линь всегда показывала путь: за дверь, мимо дерева гинкго, в огромный лабиринт рисовых полей. Мы по пояс заходили в воду, скользили, как змеи, живущие в этих длинных рядах зелени.

Сейчас у меня такое же ощущение. Только вместо рисовых полей у нас слизистые стены и груды мусора. Цзин Линь ныряет в такие проёмы, которые я даже не замечаю, пока она их не покажет. Настойчиво тянет меня за собой.

Когда мы останавливаемся, крики посла давно уже стихли. Цзин Линь тяжело дышит, гораздо тяжелее, чем должна, а с кончиков её волос, несмотря на холод, капает пот. Она не отпускает моей руки, крепко сжимая мой большой палец, – так же сестра цеплялась за меня, когда только училась ходить.

Мы замираем в далёком тёмном закутке и смотрим друг на друга. Безмолвно. Стоим, застыв в мгновении. Смотрим. Всеми силами пытаемся поверить.

– Мэй Йи, – выдыхает сестра моё имя и так крепко стискивает руку, словно никогда больше меня не отпустит. – Это я.

После всего, через что я прошла, что со мной сотворили, казалось, слёз у меня больше не осталось. Но одного вида сестры – звука её голоса, произносящего моё имя – достаточно, чтобы сломить меня. Влага наполняет глаза, стекает по щекам, солёная и свободная.

– Ты пришла за мной.

Цзин Линь не помещается в моих объятиях так идеально, как раньше. Мы теперь практически одного роста. Сестра утыкается лицом мне в плечо, как всегда делала в детстве, но для этого ей приходится сгорбиться. А ещё у неё можно пальцами пересчитать все рёбра, несмотря на большую куртку.

Когда мы, наконец, отстраняемся, я изучаю её взглядом. Веснушек стало гораздо меньше. И нос слегка вырос. А…

– Твои волосы, – выдыхаю я и смеюсь сквозь слёзы.

– Пришлось их обрезать. – Она сглатывает и улыбается, но голос дрожит. – Когда впервые пришла тебя искать.

– Впервые?

– Я погналась за машиной Жнецов, когда тебя забрали, – поясняет Цзин Линь. – Волосы обрезала, чтобы сойти за мальчишку, и с тех пор ищу тебя.

У меня нет слов. Смотрю на неё – мою отчаянную маленькую сестрёнку – и заправляю прядь криво обрезанных волос за ухо. Сама мысль о том, что она обстригла их и примчалась сюда за мной, кажется невероятной. Невозможной. Хотя вот она, здесь, сама рассказывает обо всём.

Но я вспоминаю, как Цзин Линь загадывала желания. Как она говорила «хочу, чтобы мы с тобой всегда были вместе». С яростью тигрицы. На пути к исполнению желания для неё нет ничего невозможного. Даже сам Город-крепость.

– Как ты нашла меня? – спрашиваю я и тут же замолкаю. Понимаю. Вижу ответ на лице сестры, ощущаю его в своей груди, где сердце разлетается на кусочки.

Свобода стоит гораздо дороже пары умерших звёзд.

– Мэй Йи… – Цзин опять смотрит на меня. – Тот парень, что приходил к твоему окну…

Я зажмуриваюсь. На улице очень, очень холодно, я даже не могу дрожать. Дрожь приходит лишь тогда, когда тело помнит, что такое тепло.

– Дэй, – произношу его имя, но какой смысл? Имя не вернёт мне его самого.

– Да, – соглашается сестра. – Что с ним случилось?

– Дэй… – повторяю вновь, но пустота никуда не девается.

Она здесь, острая и зияющая, впускающая в душу зимнюю стужу, как дыра в моём окне. Я не хочу продолжать, потому что, если произнесу эти слова вслух, они будут уже реальностью. Но даже невысказанные слова не вернут назад две пули, выпущенные из пистолета Лонгвея.

– Дэй мёртв.

Слова сестры ножом врезаются под рёбра. Обжигающий и быстрый удар. Сплошная боль. Мне требуется минута, чтобы осознать сказанное. Чтобы разгорелся огонь.

– Приехал посол и во всём обвинил его, – говорит Мэй Йи. Глаза её закрыты. Бледные, как крылья моли, веки трепещут. – Лонгвей застрелил его.

Мёртв. Дэй.

Два простых слова, но я не могу поверить, что они стоят вместе. Они не сочетаются. Мы же только что виделись. Я стояла рядом с ним, там, в переулке. И Дэй был таким сильным, таким уверенным. Таким живым и горячим в алом свете окна.

Но он предчувствовал, что грядёт. Хватай сестру и беги. Убирайтесь как можно дальше от города. Не оглядывайтесь. Дэй знал, что мне придётся справляться с этим без него.

Мэй Йи тяжело вздыхает. Её дыхание напоминает шелест опавших листьев, шорох сминаемой бумаги. Я слышу его и вспоминаю, что на сестре нет ничего тёплого, а её шёлковые тапочки превратились в кровавые лохмотья. Дэй, может, и мёртв, но моя сестра жива. И так и останется.

– Держи. – Я скидываю с плеч куртку. Протягиваю ей. Она пропиталась моими потом и кровью, но ткань ещё приятно пахнет лимоном и зелёным чаем. Как родной дом Дэя. – Нам нужно идти.

– Куда? – шёпотом спрашивает Мэй Йи.

Мне не хочется возвращаться в комнату Дэя. Встречаться с отравленной пустотой плиток. Видеть две чёрных линии, которые теперь навсегда останутся там. Но оранжевый конверт там, а Мэй Йи нужны хорошие туфли. Добротная одежда. И почему-то мне кажется, что Чма будет ждать нас там. Я не могу потерять ещё и его.

Но что потом?

Думаю о родном доме. О садике мамы, замусоренном крышками и бутылками из-под водки. О провалах окон и дверей. Представляю, как отец стоит, прислонившись к косяку. Ждёт. Щёки его ярче заходящего солнца. Кулаки сжаты. А мама рядом с ним. Всегда рядом.

К этой битве я не готова. Не сейчас, когда бок горит огнём, а в руках моих пистолет.

Не знаю, куда мы направимся. Наверное, далеко-далеко, подальше отсюда. Туда, где нам никогда-никогда не придётся оглядываться.

– Это мы ещё решим, – говорю я сестре.

Цзин Линь снова впереди, а я следую за ней. В голове туман. Стараюсь не думать, не думать о Дэе и о тех последних, ужасных мгновениях. О том, что он пожертвовал собой, чтобы я могла сбежать и петлять сейчас по этим улочкам следом за сестрой.

Я с головой поглощена попытками не думать, когда Цзин Линь останавливается, жестом показывая не шуметь. Мы в узкой щёлочке между домами. Такой тесной, что её едва ли можно назвать настоящим проулком. Шлакоблочные стены царапают мне спину, касаются груди. И если слишком глубоко вздохнуть, они сдавят тебя.

Стены душат меня, хочется выбраться отсюда, но Цзин Линь не двигается. Она стоит, как вкопанная, у края дома и выглядывает наружу. Выход на улицу внезапно закрывает тень, и я вижу лицо мужчины. Татуировку дракона, сдлеланную хищными алыми чернилами.

Фанг.

Сердце моё замирает. В отличие от головореза Лонгвея. Он проходит мимо нашего закутка, волоча что-то в руках. Раздаётся ужасный шорох, звук царапающего о землю пластика, обнимающего мёртвое тело. К горлу подступает тошнота, но я встаю на носочки, успевая заметить мешок для трупов, когда он проезжает мимо нашего укрытия.