Александр Бердник - Камертон Дажбога

Между тем приближался Купальский Праздник и день Великой Жатвы. Нивы Троян-поля покрылись копами золотой пшеницы. Застучали цепы на широких токах. Задымились дороги под колесами телег и арб, запряженных круторогими седыми волами. Посыпалось солнечное зерно в хозяйственные закрома, предвещая богатую, обеспеченную зиму. А потом, когда урожай был надежно спрятан в кладовых и сухих ямах, вся община Троян-поля, как и общества других городищ и селений родного края, собралась на берегу реки Красной, чтобы поздравлять Хозяина Дидуха — золотого кумира плодородной нивы, любовно сотканного руками жнецов из пшеничной соломы и буйного колосья. Его несли десятки сильных рук на носилках, застланных роскошными коврами, а девушки и женщины звонкими голосами пели хвалу Богу хлеба:

Хозяина Дидуха посадили посреди выгона, перед ним торжественно возложили на вышитом полотенце огромный каравай. Вперед вышел магатяма Ям, одетый, как и остальные старейшины и ведуны, в праздничные белые одежды, поднял кольцо старшинства.

— Трояны! Должен сообщить вам славные новости. Первая новость: чудо-пахарь Микула завершил сооружать Змеевы Валы у Черного моря. Змеи-пахари утонули в волнах, потому что труд, что сделали они, тяжеловат для гадов!

Трояны радостным гомоном приветствовали слова Яма.

— Вторая новость: за славный подвиг Предки приняли победителя Микулу к вечной Родне. Отныне наш Род обладает правом быть любимым ребенком Матери Земли.

— Слава Гее! — закричали трояны. — Слава Матери Земли!

— Третья новость: дева Макошь зачала в лоне от Покровителя Рода нашего Дажбога. Прорицание Бабы Гайи истинно. Наш край будет иметь Защитника.

Торжественное молчание повисло над площадью. Тысячи людей подняли руки к Небу, горячо благодаря звездную Родню за великую милость.

— Трояны! — вновь провозгласил громко Ям. — Подтверждением слов моих является то, что ребенок Дажбога растет в лоне девы Макоши не месяцами, не днями, а часами. Старшая повитуха Всесилея сообщила, что солнечный сын родится как раз на Купальский Праздник. Возрадуемся, люди! Готовьтесь защитить Рияма от мрака и зла. Вы знаете: где появляется сын Солнца — там подкрадывается рядом сын Мары. Запалите сторожевые огни Дажбога в домах, трояны! Защитите от зла нашу надежду!..

Купальская ночь бушевала.

Сколько видел глаз, на кручах, в степях, на опушках полыхали веселые костры. С гор, с холмов, по склонам оврагов катились, прыская искрами, огненные колеса, сопровождаемые радостным смехом и криками, погружались в воды рек, озер и прудов. В пространстве плыл синеватый дымок, поднимался в Звездный небосвод, сообщая Пращурам, что внуки их еще помнят древние обычаи, вспоминают своих предков, которые завещали Праздник Купалы, как сутки очищения сердца от пыли, которую набирает каждая душа, путешествуя ежегодно земными путями. И еще означало это время, что пришло время общности, единения, когда на Небе ярко горели огни звездного Вече, давая надежду всем сущим, что и они когда-то приобщатся к Дому Сварога.

К вечеру старшая повитуха Всесилея передала весть Яму и всем троянцам, что дева Макошь счастливо разродилась, и ребенок Дажбога здоров, весел. При родах были знаки: роженица не испытала боли, младенец засмеялся, выйдя из лона матери в мир Яви, а вокруг его тельца полыхали золотистые лепестки огня — теплого, приятного, радужного. Повитуха сообщила девам троянским, чтобы готовили древний обряд купальский, который должен защитить Макошь с ребенком от когтей темного Змея. Легенды и думы передавали, что в прадавности силы Мрака похищали посланцев Неба, а потому и водили девы ежегодный хоровод, вспоминая былое всенародное бедствие.

Для обряда собрались и стар, и млад. На берегу Дана-пра, на просторной площади возвышались четыре камня: на белом камне была высечен цветок, знак любви, на буром — золотой колос, знак счастья и достатка, на сером граните — сухое дерево, знак огня жизни, а черный стоповидный базальт дышал таинственной угрозой тех сил, которые могли быть чем угодно — смертью, ужасом небытием, падением.

Старые женщины, возглавляемые Всесилеей, привели деву Макошь к площади, оставили ее внутри человеческого круга. Многоцветная дымка окутывала ее фигуру и младенца, который она держала у груди. На голове молодой матери красовался венок из пышных колосьев. Лицо скрывалось в темноте дымки, только глаза блестели тревожными огоньками.

Гуктур стоял в многолюдной толпе около отца Прияма, смотрел на Макошь с сыном, и все его могучее тело сотрясали струи таинственной силы. Он вспоминал сказочное утро, когда странный голос велел ему выйти на кручу, к священной Дубраве, и казалось юноше, что все это было с кем-то другим, что ему только приснилось — радужные круги цветков, розовые груди Макоши, их пылкие объятия и забвение изнеможения. Чей же сын на руках у девы? Чей? Дажбожий или Гуктура? А он кто, он чей? Разве Род разделяет человека от человека, разве капли в Дана-пра чувствуют себя отдельно от общего потока?

Ударили бубны, колокольчики, зазвенели гусли старого Бояна-певца. Макошь поплыла под те звуки по кругу, начав свой танец от белого камня. Девичьи голоса тревожно, жалобно заголосили:

Бубен затих, едва слышно плакали струны гуслей, и все прислушались к печальному ответу Макоши:

Девушки, вероятно, не удовлетворились таким ответом, потому что еще тревожный вопрос поплыл по вечернему небосводу:

Макошь проплыла мимо камня с буйным колосом и приблизилась к образу сухого дерева, все ниже и ниже склоняя голову к сыну, который спокойно спал в колыбели на ее руках. Ее пение набрало мощной силы, голос девы слышали в дальних рядах толпы: