Владимир Сорокин - Теллурия

Последней капле, как и первой, Анфиса упасть не дала — подхватила на ложку, слизнула ее, тепленькую, произнесла громко: «Чтоб не последняя!» — так, чтоб сидящие за перегородкой из простыней сохнущих — муж и Марс — услыхали, а для себя, шепотком тайным, — «сочись, туман, да нам в карман». И только после этого краник закрыла. Это был уже обычай трехлетний — первую каплю проглатывал муж, последнюю слизывала она. Первая капля, мужская, обжигала крепостью и чистотой — первачок, из паров сивушных зародившись, жидкую дорожку себе к желудкам подмосковным пролагает, а последняя, мутноватая, слабенькая, женская, на излете изнеможения завершает шестичасовую работу аппарата чудесного.

Муж с Марсом играли в шашки на щелбаны, расстелив умницу на кухонном столу в виде клетчатой доски. Умница мурлыкала да попискивала. Выигрывали и проигрывали с равным успехом.

— Анфис, скок накапало? — спросил муж, проводя шашку в дамки.

— Четырнадцать полных, — Анфиса ответила довольно, сноровисто последнюю бутылку укупоривая.

— Порядочно. — Муж провел дамку. — А мы во как устроим!

Умница прозвенела одобряюще феей Драже из «Щелкунчика», шашка просияла голубым.

— Вы-то устро-о-оите, а как же… вы нам такой кавардак устроите, хоть священников зови… — бородатый, плешеватый Марс замямлил, почесываясь.

— Четырнадцать, — Анфиса повторила, словно перед собой оправдывясь.

— Четырнадцать — это поря-а-адочно, а как же… — Марс мямлил, теряя третью шашку подряд.

— А вот и так таперича. — Муж тыкнул в светящуюся доску пальцем с прокуренным ногтем.

— Ну и чего ж мне делать тогда? — сгорбился Марс, руки к животу поджимая.

— А это я ума не приложу, чего вам делать-то… — двинул крайнюю шашку муж, безнадежно шашки Марса запирая.

— Чем ходить-то? — по-бабьи воскликнул Марс.

— А чем хочете, тем и ходите. — Муж с улыбкой победоносной над доской навис, усы подкручивая. — Токмо, сдается мне, не ходить вам, Марс Иваныч, надобно, а лобешник подставлять.

— Ах ты, террорист. — Марс языком прищелкнул, на доску пятерню шлепнул. — Сдаюсь, мать твою через талибан!

— Кхем-кхем, — выпрямился муж, грудь по-молодецки топыря, средний палец на деснице разминая. — Прикажете получить-с, Марс Иваныч?

— Получитя.

Зажмурился Марс, руками себя за бока обхватывая, лоб вперед вытягивая.

Муж сочно щелбан ему пробил. Марс ойкнул по-беззвучному, словно во сне губами муху отогнал.

С бутылкой теплого самогона в руке Анфиса нырнула под простыни к мужчинам:

— Ну чего, деловыя, обмоем припек?

Муж проницательно на бутылку мутную сощурился, потрогал:

— Никак опять последыша подсунуть тщишься?

Анфиса — со стуком сердитым бутылку на стол:

— Сашок, первача всего восемь вышло, заквасили мало!

— Так. Значит, заквасила ты мало, а наше с Марс Иванычем достоинство страдай? Непонятная у тебя философия, Анфиса Марковна.

— Сашок, ну не выйдем в плюс, коль вы первач выжрете!

— А мы не выжрем. — Муж с Марсом переглянулись рассудительно. — Мы с него начнем. Так, Марс Иваныч?

— Так! — Марс распрямился, бороденку огладив.

— Знаю я, как вы начнете! — замахала руками Анфиса, словно от чертей невидимых отбиваясь.

— Ты, чем лаяться, лучше закусь сообрази. — Муж умницу трубочкой свернул, в пивную кружку засунул, три стаканчика с полки снял, полотенцем нечистым протирать принялся.

— Сашок, ну давайте по стаканчику первачика, а потом последки? — Анфиса взмолилась, про себя бормоча: «Чтоб вам впредь токмо воду пить, будейросы».

— Об чем толковище?! — Муж не торопясь, как палач топор, стаканчики протирает, на лампу проглядывает. — Цзяошэ! [66] Цзяошэ! — Договорились! ( кит .)

— На перваче свет клином не сошелся, — Марс резонно заключил. — Но начать с него надобно.

— Начать с него надобно, — повторил муж серьезно.

— Хос-споди… — в холодильник подоконный Анфиса полезла, стала метать на стол закусь: огурцы соленые, капусту, сало, тофу, грибы.

И, страдая, выставила мужчинам первача.

Муж одобрил:

— Другое дело, жена!

И стал разливать.

— Мне — последыша! — Анфиса уперлась.

— Ты, Анфиса Марковна, не нарушай субординаций. — Муж за задницу пухлявую Анфису ущипнул. — Работу правильную правильно и обмыть надобно, так, Марс Иваныч?

— Так!

— Последыша, последыша… — Анфиса хнычет.

— Не могу я позволить, чтоб такая женщина последки пила. — Берет муж Анфису за руку, от постирушек вываренную, в глаза заглядывает. — Не такая ты, Анфиса Марковна.

— Не такая! — Марс подтвердил, бороденку жуя.

— Садись! — муж стул ногой подогнал, Анфису — за плечи вниз.

— Да ну тебя… — рассмеялась Анфиса устало, задом квелым на стул плюхаясь.

— За Государя, — муж стаканчик поднял.

— За Государя, — Анфиса с Марсом повторили.

Выпили, на закуску навалились.

— Ты, Марс Иваныч, не торопись с продажею, — завела Анфиса старую песню свою. — У нас нынче копейка водится, торопиться некуда, лучше уж подороже продать, в Бутово съезди, пихни под станцией инвалидам…

— Как продам — так и продам, — Марс отрезал.

Муж по второй разлил. Первача.

— Ну Сашок? — Анфиса губы плаксиво скривила. — Обещал же!

— Вторая — чистая должна быть, ибо пьем за родную коммунистическую партию, — муж урезонил. — Вы с Марсом беспартийные, а я православный коммунист со стажем. И не могу позволить такого блядства.

Выпили Марс с мужем, Анфиса обиженно лишь пригубила.

— Эт-то что такое?! — муж перестал капусту жевать, в стаканчик жены грозно пальцем тыча. — Идеологическая диверсия? Провокация хохляцких плутократов? Вылазка воинствующих атеистов?

— Терроризм! — Марс, пьянеющий быстро, бороденкой замотал по-козлиному.

— Не буду пить первач, — отрезала Анфиса, лицом каменея.

— Анфис… — муж руками развел, чуть бутылку со стола не смахнув. — Ты нас уважаешь?

— Сашок, мы ж на новую печь копим, ты ж знаешь наши нужды! — с обидою Анфиса проныла.

— Накопим, — сурово муж пообещал. — Вот это выпьем и накопим.

И ногтем прокуренным по бутылке первача прищелкнул.

Анфиса выдохнула бессильно, взяла огурец, захрустела.

— Слава нашей партии родной! — муж взял полный стаканчик в левую руку, встал, размашисто перекрестился и выпил одним духом.

Как беспартийные, Анфиса с Марсом выпили сидя.

Стали закусывать.

— Ты вот, Анфис Марковна, говоришь — под станцией, инвалидам, — хрустел Марс. — Год назад — без никаких продавал там. А нынче под станцию даже беглый китаец не сунется — не тот инвалид пошел. Зарежут, как собаку, самогон выпьют, а тобой закусят.

— Эт почему ж так?

— А потому, что от жизни отстаешь, кроме личного ничего не видишь, — укорил муж жену, капусту наворачивая. Социальные попечения. Общественная воля. Старые раны страна долго залечивает. Государь и партия делают все возможное. Но ди-а-лектика текущего момента оказывается сильнее.