Орсон Петерсен - Работа над ошибкой [litres]

– М-да. То есть, когда я общался с ними, думая, что Яна нет рядом, он все слышал или даже видел?

– Не исключено.

– Но он точно осведомлен обо всем. Я уверен в этом. Поэтому он не спросил, как именно я остановил Двоих.

– Я тоже обратил на это внимание.

– Правда?

– Да, это не похоже на него. Ян старается все контролировать. Хочет быть в курсе твоих дел, а про это даже не спросил.

– Более того. Я думаю, он мог отдавать Двоим команды на расстоянии.

– Скорее всего.

– Тогда все встает на места. Это он приказал Двоим отлупить Замятина. И притворялся, будто не знал, что произошло. А он знал. Он все знал. Когда я упрашивал Двоих сводить меня в школу и убеждал их, что Ян ничего не узнает, он отвечал мне. У него я просил разрешение выйти из дома. И записки эти не их инициатива. Это Ян. Вот человек, да?

– Да.

Времянкин резко перевел взгляд на кисть левой руки. По указательному пальцу мальчика полз маленький паучок.

– Ты представляешь? – обратился Эмиль к коньку.

– Что там? Я не вижу.

– Паучок. Откуда он взялся? Зима. Разве он не должен спать?

Эмиль сдул паука с пальца, и тот улетел куда-то за стол.

– Ну вот, – посетовал конек. – Надо было мне показать, что это за паучок, который не знает про холодовое оцепенение.

– Я его уже не найду, прости. В доме так топят, что неудивительно. Ему просто не спится. Как и мне. Посоветуй лучше, что делать.

– Ну, во-первых, выдавая твою композицию за свою, Ян демонстрирует слабость. Он признает твое превосходство.

– Пожалуй. А ты знаешь, как задобрить мое непомерное эго. Так-так.

– Во-вторых, ты будешь играть свою вещь. Это не так уж плохо.

– Да, но я бы не осмелился дописывать Холста.

– Ты нет, а Ян – да.

– То есть если я посрамлюсь с «Теллурой», то это проблема Яна, а если вещь примут, то я могу гордиться собой. Так, что ли?

– Ну да.

– Хм. Как-то это все непоследовательно. Вроде как идея Яна – фи. А вроде я и не против. Тебе не кажется это притворством?

– Это проблема?

– Смотрю, ты невысокого мнения о моих моральных качествах. А я чувствую, что устаю от вранья. Мне все труднее изворачиваться. Это отнимает много сил.

– Ну, тогда сдавайся. Василиса будет рада.

Времянкин задумался. Но выбор был невелик.

– Тогда. Тогда. Тогда. Надо довести «Теллуру» до ума, закончить ее. Дописать финал. Чтобы она прозвучала во всей красе. Правильно?

– Это твое детище.

– Да! И это редкая правда.

– Решено?

– Решено. Мне нужно работать. Я допишу ее прямо сейчас. Ты не против, если я тебя?.. Ну, это… Солью водичку.

– Не против.

– Не хочу отвлекаться. Мне нужна полная тишина.

– Как тебе будет удобно.

– Ты настоящий друг.

Эмиль слил воду из графина, высушил конька и сел за «Теллуру».

Перед ним лежала открытая нотная тетрадь и простой карандаш. Подперев голову рукой, Времянкин задумчиво смотрел на деревянную палочку с заточенным графитовым наконечником, лежащую перпендикулярно нотному стану, прямо посередине новой страницы. Свет лампы выбелял пустоты бумаги до бесконечных глубин. Эмиль смотрел сквозь решетки нотного стана на успокаивающую чистоту и вдохновенно ковырял в носу. Очевидно, для полного комфорта ему требовались чистые ноздри. Мальчик отчаянно пробирался внутрь узких пещер, и наконец ему удалось зацепиться за что-то засевшее глубоко в носовых пазухах. Он незамедлительно вытащил это из себя. Нечто бесформенное, бледно-зеленое, подсохшее и в то же время склизкое свисало с указательного пальца юного сочинителя. Времянкин пошел в ванную, чтобы вымыть руки, вернулся и снова сел за работу. Какое-то время он смотрел на карандаш, как вдруг поднес к нему руку и… столкнул в ложбинку между страницами. Карандаш лег ровно между двумя металлическими скрепками.

– Тетрадь есть, карандаш есть. Тишина есть. Все есть. Ну, давай, просто нарисуй ноту. Надо начать.

Эмиль достал карандаш из углубления, занес черное острие над нотной линейкой и аккуратно вывел скрипичный ключ. Затем две цифры. Тройку и четверку, одну над другой.

« Нет!

Что нет?

Исправь. Сначала шесть восьмых, потом пять восьмых, потом одиннадцать восьмых .

Переменный размер? Но там же три четверти.

Пиши .

Как скажешь, тебе виднее.

Вот именно, мне виднее. – Эмиль исправил размер. – Ты должен научиться думать продуктивно. А то ты только думаешь, что думаешь о деле.

Просто я не знал, что писать. Зачем сразу нападать? Это ты у нас за чувства отвечаешь.

Ладно. Скажи мне, какое твое самое приятное воспоминание?

Воспоминание? Не знаю.

Ты что, не можешь покопаться в памяти?

Могу. Пусть будет победа на конкурсе.

Да, это приятный эпизод, но для наших целей он не подходит. Слишком прямолинейно! Успех. Понимаешь?

Не совсем. И, кстати, какие у нас цели?

У нас цель – написать финал.

А, понятно. Нам нужно приятное воспоминание?

Да. Подумай, это Земля. Все наши воспоминания связаны с ней. Нужно вспомнить что-то очень приятное. Это должно быть что-то такое, неявное, мимолетное, как аромат. Что-то естественное. Лаконичное и грандиозное. Сокровенное и потрясающее. Ладно, не мучайся. У меня есть такое воспоминание. Оно связано с моей юностью.

В этом воспоминании есть Татьяна, угадал?

Да, ты угадал. Одно из моих лучших воспоминаний.

Случай в лагере? И что в нем такого? Это даже не случай. Просто картинка.

Ты не прав. Это не просто картинка. Июль. Школьные каникулы. Мы с Татьяной оказались в одном лагере для музыкантов, но в разных отрядах. Я жил в деревянном двухместном домике, окна которого выходили на сосновый лес. Она жила в таком же домике неподалеку. Шел десятый день смены. Мы с ней толком не были знакомы. Встречались в столовой и на всевозможных собраниях, но не общались. Так, привет, может быть, не более. Было раннее утро. Я спал. Через распахнутое окно в мою комнату с жужжанием залетали насекомые. В основном комары. Они мешали спать, но я не мог закрыть окно, поскольку за несколько дней до этого уронил вареное яйцо в дырку в полу. Яйцо закатилось под доску, я не смог его достать, и оно протухло.

Весьма приятное воспоминание, надо сказать.

Подожди. С приходом солнца насекомые начали отступать. Окно было открыто, дул свежий ветерок. Над изголовьем моей кровати покачивались белые занавески. Из чащи леса доносились звонкие дроби дятлов, словно где-то на опушке репетировали Равеля. Пахло мокрой травой и хвоей. Сквозь сон я слышал шаги и обрывки разговоров вожатых, проходивших мимо моего окна. Они, как обычно, просыпались первыми, чтобы разбудить детей к утренней зарядке. Суета только пробуждалась, и у меня еще оставалось немного времени, чтобы насладиться дремой. Я провалился минут на пять, как вдруг почувствовал, что кто-то ползет по моему уху. Решил, что это очередной жучок, и попытался смахнуть мешающее спать насекомое, но оно вернулось и стало щекотать мою шею. Я снова попытался отогнать надоедливого жучка, но вдруг услышал девичий смешок прямо над головой. Я открыл глаза и посмотрел вверх. Моему взору предстало перевернутое лицо Татьяны. Представляешь, она снаружи забралась на подоконник, заглянула в мое окно и склонилась над моей головой. А ведь мы были едва знакомы. Утреннее солнце освещало половину ее лица, другая половина пряталась в тени свисающих волос. Она улыбалась и смотрела мне прямо в глаза. В руке Таня держала сочную зеленую травинку, которой и щекотала меня. Я закрыл лицо одеялом, оставив только глаза, потому что не мог оторвать взгляд от такой красоты. Воплощение природной чистоты и свежести. Ее кто-то позвал. Она спрыгнула на землю и убежала, оставив меня осчастливленным. Я понял, что люблю ее. Так что это не просто картинка. На этой картинке лучшее утро в моей жизни. Вот так.