Сергей Кузнецов - Живые и взрослые [трилогия]

– Мне ничего не известно о методах обучения в Академии, – отвечает брахо Иван, – но, я думаю, все методы, ведущие к одному результату, схожи.

– Возможность преодолевать Границу – это главное, что получают ваши ученики?

– Нет, это побочный результат других, более сложных процессов. Кто-то переходит Границу, кто-то начинает быстро бегать, высоко прыгать или сочинять хорошие стихи.

– Не могли бы вы описать эти, как вы сказали, более сложные процессы?

– Нет, – качает головой брахо Иван, – вы не знакомы с терминологией, которой я обычно пользуюсь, а наши пятнадцать минут уже подходят к концу. Если хотите – останьтесь на занятие, посмотрите, что мы делаем.

– Спасибо, – кивает Ника, – я с удовольствием. Но у меня есть еще минута, поэтому – последний вопрос. Вы учите довольно странным вещам. Как вам удалось стать руководителем секции в Университете, и как вы, обучая студентов такой странной вещи, как умение пересекать Границу, строите отношения с университетским руководством?

– Это очень просто, – отвечает брахо Иван. – Я называю свою стратегию «контролируемая странность». То, что вы называете «руководством», – это прежде всего люди, а в душе каждого человека есть любопытство, интерес к странным явлениям окружающего мира, которые человек не может объяснить. Для администрации Университета я – как раз такое странное явление. Эти люди могут себе позволить меня не трогать – в конце концов, большинство преподавателей заурядны, они ничем не могут удивить. Между тем удивление – могущественная сила, и потому я даю пищу чужому любопытству и даже надежду, что однажды буду разгадан, как, допустим, ребус или кроссворд.

– Спасибо, брахо Иван, – говорит Ника. – Я уверена, что для моих читателей вы останетесь странным явлением, даже когда они дочитают мой репортаж до конца. Я бы не хотела, чтобы вы превратились в разгаданный кроссворд. Тем не менее я надеюсь, у меня еще будет возможность продолжить наш разговор.

– Я тоже надеюсь на продолжение, – наклоняет голову брахо Иван.

Ника поднимается – черт, что же она не спросила, зачем держать открытыми окна, когда на дворе от силы +10 градусов? – и старается изобразить что-то вроде поклона, который видела на состязаниях по об-гру.

Ученики понемногу наполняют зал. Ника рассматривает их тайком: много молодых людей, хотя есть и постарше, среди них – один совсем седой мужчина. Большинство в обычных тренировочных костюмах, хочется верить – достаточно теплых для такой погоды.

Последней в зал заходит высокая полногрудая блондинка. Увидев ее, Ника на мгновение замирает, не в силах пошевелиться, словно удивление (могущественная сила) сковало ее по рукам и ногам.

Отправляясь на встречу с брахо Иваном, Ника думала, что готова к любым сюрпризам… но узнать, что фридыхом занимается Оля Ступина, – это уже чересчур!

Впрочем, неожиданная встреча – не последний сюрприз этого дня. Дома Ника обнаружит на автоответчике четыре почти одинаковые записи. Последняя начинается словами: «Это снова Лёля, Лёля Остапенко. Я на всякий случай перезваниваю снова, чтобы ты точно не пропустила…»

Последний раз они разговаривали лет шесть назад, и потому Лёлин звонок уже сам по себе озадачит Нику. Но лишь дослушав сообщение до конца, она удивится по-настоящему: Лёля срочно хочет встретиться и просит обязательно прийти вместе с Гошей, Лёвой и Мариной.

Изумленная Ника прокрутит запись еще дважды – да, так и есть, просьба о встрече звучит как мольба о помощи, а голос у Лёли дрожит: она смертельно напугана.

Забавно, что Аннабель теперь блондинка, усмехается про себя Марина. Вот теперь сразу видно – не Аннабель, а Лёля. Изменилась за шесть лет, ничего не скажешь. Но как была трусиха, так и осталась.

Вид у Лёли действительно напуганный: она сидит в круге света старого Никиного торшера, вжав голову в плечи, вздрагивая от каждого громкого звука. Марина хорошо помнит прежнее Лёлино высокомерие – и не может удержаться от злорадства.

– То есть сначала были звуки, потом тебя кто-то толкнул под локоть, а дальше стали летать предметы? – уточняет Марина.

– Еще оконное стекло дрожало, – добавляет Лёля, и сама тоже немножко дрожит.

– Дрожало, как будто кто-то по нему пальцем стучал? – уточняет Гоша. – Снаружи, да?

Лёля кивает.

– Знаешь, – Гоша поворачивается к Нике, – когда мы ехали со сбора, мне тоже показалось, будто стекла в электричке вот так вибрируют.

Ника пожимает плечами: мало ли, что покажется с недосыпа.

– А у меня свет мигал всюду, куда я ни приходил, – говорит Лёва. – Может, это тоже сигналы? Жалко, я не догадался записать последовательность, можно было бы проанализировать… вдруг это шифр?

– Да, я тоже про это подумала! – отвечает Лёля. – Я как раз в тот день читала про шифры…

Шифры, скажет тоже, фыркает про себя Марина. Просто Лёве всюду чудится его математика!

– А нам ты позвонила, потому что вспомнила тот дом? – спрашивает Ника.

Лёля кивает:

– Да. И потому, что мой школьный дневник выпал и открылся на той неделе, когда мы туда ходили… Вот, видите!

Она лезет в сумку (небось, мертвая, думает Марина, вон какая красивая!), и затем все листают страницы, где пятерки чередуются с нарисованными детской рукой молниями и черепами.

– Ты была такая крутая, – вдруг говорит Ника. – Я тебе завидовала.

– Я была дура, – дрожащим голосом отвечает Лёля. – Я же не знала тогда…

Не договорив, она всхлипывает, и Марине становится ее жалко.

– Да ладно тебе, – говорит она. – Это случайные совпадения, никто не подает тебе зашифрованных сигналов…

И тут дневник вырывается из Марининых рук и падает на пол, задней обложкой вверх.

Лёля испуганно взвизгивает – и, словно питаясь энергией этого визга, вспыхивают все три лампочки в люстре под потолком. Раз, два, три.

– Вот оно! – говорит Лёва. – У меня было то же самое!

С грохотом падают со стены часы – такие же, как у Марины дома, со звездой в круге. Ника говорила, их подарили тете Свете на юбилей Победы.

Свет вспыхивает еще раз – и горит ровно, будто ничего и не случилось. Марина видит: Лёля, мелко вздрагивая, уткнулась Гоше в плечо. Ника, сжав кулачки, стоит посреди гостиной, озираясь, точно готовясь дать отпор. Лёва задумчиво рассматривает лежащий на полу дневник, не прикасаясь к нему.

Все молчат – и в тишине ясно слышен тихий шорох и шелест из коридора, будто кто-то ползет в комнату.

Да, к такому нас в Академии не готовят, думает Марина. Ну, если справлялись со всей этой фигней детьми, то и сейчас как-нибудь справимся.

Жаль только, что мы сегодня совсем безоружны. Может, у Ники от тети Светы где-то остался серебряный нож… но, кажется, уже некогда спрашивать, потому что шелест и шорох все ближе, и дверь со скрипом распахивается, и в комнату, перебирая страницами, словно тинг пальцами, вползает… журнал.