Сергей Кузнецов - Живые и взрослые [трилогия]

Майк молчит. Он не связан, но не может пошевелиться. Взгляд его прикован к блестящим иглам, щипцам и зажимам.

– Хочешь! – говорит Орлок. – Уже боишься! Я же тебя знаю – ты трус и быстро расскажешь мне всё, что я хочу знать. Ты ведь догадываешься, о чем я спрошу? Ну, мой мальчик? Какой будет мой первый вопрос?

Марина! – думает Майк. Марина, Марина! Конечно, конечно, отец пришел за ней и ее друзьями. Но нет, я не скажу ему, где они… не сразу скажу. Буду тянуть время, чтоб они успели уйти.

– Наверное, твой первый вопрос – скучал ли я без тебя? – говорит он, и Орлок швыряет шар. Резкая боль, как от ожога, пронзает левое плечо Майка.

– Чистое серебро, благородный металл, – говорит Орлок. – Ничто не причиняет такую боль мертвым, как серебро. Сам видишь – приходится работать в перчатках.

– Я думал, ты уже дважды мертвый… многажды мертвый, – говорит Майк.

Он не может смотреть отцу в лицо – подвижное, пластичное, текучее. Майк снова вперяется взглядом в длинную серебряную иглу на краю стола.

– Я был, да, – кивает Орлок. – Я был сброшен в глубинные миры, но поднялся назад. На глубине я неуязвим – но если я хочу работать в этом мире, надо что-то выбрать, принять какую-то форму, воплотиться в привычном мертвом теле. Конечно, любое тело уязвимо – и ты это узнаешь очень скоро.

Орлок перебирает инструменты – пилочки, щипчики, иголочки, тусклый мертвящий блеск серебра. В левом плече у Майка пульсирует жгучая боль, хочется закрыть глаза, но он не может отвести взгляд от длинной иглы.

– Ты не хочешь угадать мой вопрос, – говорит Орлок, – тогда я спрошу прямо. Где твои друзья? Гоша, Лёва, Ника… Марина?

Марина! Имя вспыхивает даже сквозь боль.

– Наверное, у себя дома? – говорит Майк. – В Заграничье?

– Не ври мне, мой мальчик, – Орлок нависает над столом. – Не смей мне врать!

Майк не отводит глаз от иглы, только чтобы не видеть рук Орлока, а потом слышен щелчок – это ножницы, серебряные ножницы, открываются и закрываются у самого лица.

– Мне кажется, ты не разобрал вопрос, мой мальчик, – шепчет Орлок и двумя пальцами берет Майка за мочку. – Мне кажется, тебе надо проверить слух.

Щелк. Щелк. Совсем близко… опять щелчок, запах горелой шерсти, Орлок отпускает ухо и показывает Майку дымящийся клок волос.

– Видишь? – говорит он. – Это волосы. Они горят от одного соприкосновения с серебром. И твоя плоть тоже будет гореть. Поэтому скажи мне как любящий сын любимому отцу – где они? Где твои друзья?

– Они не друзья мне, – говорит Майк. – Я не видел их сам не знаю сколько.

– Как плохо врать, – тихо, почти с нежностью говорит Орлок. – Ты же был с ними в Главном парке. Вы же полпарка разнесли! Вы же отбросили вглубь целый отряд моих ищеек! И ты никого не видел, да? Не видел?

Резкая боль – это Орлок прижал ножницы к правой щеке.

– Кончай орать, – говорит он, и лишь тогда Майк слышит, что кричит. – Кончай орать и скажи мне, где они.

Боль вспыхивает в голове, в левом плече, во всем теле. Ожог на щеке посылает привет обожженному плечу…

– Где они? – повторяет Орлок. – Где Гоша? Где Лёва? Где Ника? Где Марина?

Марина! Она во дворике, где, наверное, уже начался Зантерикос. Там Марина обняла меня, поцеловала и назвала красивым, умным и смелым. Что бы отец со мной ни делал, я не скажу ему, где она!

– Думаешь, ты долго выдержишь? – говорит Орлок. – Ты же трус! В детстве ты терял сознание от ужаса, стоило мне только пригрозить! Посмотри, посмотри, сколько здесь инструментов!

Орлок обводит рукой стол – и длинная серебряная игла снова вспыхивает на правом краю.

Орлок кладет ножницы и берет катушку с серебряной нитью. Отрезает кусок дюймов в десять, натягивает между пальцев, придвигает к лицу Майка.

– Смотри, какая прелесть! Простые вещи – для допросов самые действенные. Эта нить пройдет сквозь твою кожу, как раскаленный нож. Сквозь кожу, сквозь мясо, сквозь кости. Посмотри, как просто, – Орлок то ослабляет, то натягивает нить. – Можно обмотать ее вокруг пальца, немножко затянуть… и – оп! – пальца не будет!

Орлок нагибается над левой рукой сына, но правой Майк успевает схватить длинную иглу. Что есть силы сжимает в кулаке, чем сильнее боль – тем сильнее сжимает, а потом отводит руку назад и наносит удар…

Придет время – и времени не будет, сказал зантеро Хуан, – и время для Майка замедляется, сквозь сжатые пальцы сочится дым, медленно, очень медленно движется рука с иглой, постепенно разворачивается навстречу Орлок Алурин – и тут игла вспыхивает длинной серебряной искрой, раскалывает воздух, стремительная, как молния, неотвратимая, как разлука, острая, как боль во всем теле… вонзается в глаз Орлоку, входит в череп, втыкается в мозг.

Вспышка и грохот, комья и брызги крови в лицо… Игла выпадает из того, что недавно было пальцами Майка и со стуком падает на пол.

Майк опускает глаза: на полу бьется в судорогах дымящееся безголовое тело его отца.

Только тот, кто помнит себя, сможет вернуться, повторяет Лёва. Помню ли я себя? Кто я такой? Что такое «я»?

Я – Лёва Столповский. Я – студент третьего курса матмеха. Сейчас я в глубинных мирах. Здесь темно и ничего не видно.

Не так, чтобы совсем ничего. Неясные геометрические фигуры. Вращающиеся зубчатые колеса. Подвижные части механических машин, скрытые за клочьями темного тумана.

Неужели это и есть глубинный мир?

Кто я такой? Я – Лёва Столповский. У меня есть сестра Шура. Я люблю ее, и она любит меня. А еще я люблю Марину – и она тоже меня любит.

Туман раздвигается перед Лёвой, как занавес в кинотеатре. Словно на экране, он видит девушку в сверкающих доспехах: она поднимает меч высоко над головой, лицо ее скрыто забралом.

Это Марина, догадывается Лёва, еще могущественней и прекрасней, чем была наверху. Марина – вождь и воин, та Марина, которую я всегда предчувствовал и всегда любил.

Раздается клекот – и из тумана появляются две птицы, ворон и коршун. Черные перья вороньего крыла слегка задевают Лёвино лицо, ворон садится на левое плечо Марины; коршун, описав широкий круг – на правое.

Это Ника и Гоша, думает Лёва и ложится у Марининых ног большим боевым псом. Он хочет сказать: я здесь! – но гортань издает только глухое рычание.

Помню ли я себя? Я – Лёва Столповский. Третий курс матмеха. Мне нужно готовиться к экзаменам. Сессия скоро, а я все пропустил.

Лёва открывает книгу, буквы прыгают по странице, превращаются друг в друга, дразнят, подмигивают… Лёва тянет руку к свече на столе – рука старая, морщинистая, да и борода совсем седая. Лёве, наверное, лет сто или все двести.

Он сжимает свечу в руке и глядит на огонь, рыжий, как некогда его волосы. Свеча – это Марина, понимает Лёва. Она дает нам свет. Он смотрит на стол – книга исчезла, вместо нее – реторты, колбы, мензурки. Высушенная лягушачья кожа. Крыло летучей мыши. Серебряный нож.