Сергей Кузнецов - Живые и взрослые [трилогия]

– Не хватает материала? Не беда, у меня есть контакты. Если надо, они поделятся тем, что собрали в процессе, так сказать, своей работы.

– Нет-нет… – Ника мнется. – Материала достаточно, просто я не смогу написать то, что вам нужно. Понимаете, я не считаю брахо Ивана, ну, то есть Ивана Карловича, шарлатаном и мошенником. Не знаю, насколько он может обучать независимых шаманов, но меня он научил многому. И написать про него то, что вы просите, – это было бы предательство.

На мгновение наступает тишина. Даже Галины руки замерли над пишущей машинкой. Потом Инна говорит:

– Ну, нет так нет. Возвращаемся к работе, а ты, Ника, иди сюда, давай я тебе объясню одну вещь.

Ника присаживается на краешек стула, с опаской смотрит на Инну Биргер.

– Понимаешь, – тихо говорит Инна, – дело ведь не в том, кто на самом деле этот Матусов: мошенник или честный человек. Дело в том, что ты хочешь рассказать о нем людям. Если он в самом деле учил студентов нелегальному переходу, то он хуже, чем шарлатан, – он преступник. И если мы не напишем о нем то, что я предлагаю, найдутся другие – и они сделают другую статью, представят его шпионом, агентом мертвых. Ты этого хочешь?

– Нет, – говорит Ника. – Я, конечно, этого не хочу. В частности, потому, что это – тоже неправда. Брахо Иван – никакой не шпион и не агент.

– Тут такая история, – продолжает Инна. – Никто не сможет рассказать ту правду, которая нравится тебе. Наш выбор – между одной ложью и другой. Либо напечатать репортаж о шарлатане и мошеннике, либо ждать, пока кто-то другой расскажет о преступнике и шпионе. Решать тебе, Ника.

Ника молчит. Как всегда в минуту волнения, она замедляет дыхание и, как учил брахо Иван, считает до шести, а на следующем цикле – до восьми.

– Я не могу, – говорит она. – Мне очень жаль, Инна Львовна, но я никак не могу. Пусть кто-нибудь другой напишет – но не я.

Да уж, в такой квартире Гоша никогда не был. На полу ковры, на стенах маски с рогами и клыками. Маски, конечно, мертвые – кажется, тут все мертвое: телевизор, радиоприемник, даже книги за огромными дверями шкафов. Ну понятно: родители Кирилла долго жили в Заграничье, поэтому Кирилл и учился с ними только с девятого класса.

– Садитесь, Георгий, садитесь, – говорит Владимир Феликсович. – Я ведь правильно ваше имя, да?

– Правильно, – кивает Гоша и опускается на диван.

– Вы ведь по поводу Кирюши? Хорошо, что у моего сына есть друзья, которые не боятся, не бросают, так сказать, в беде… ну, я, со своей стороны, тоже кое-что сделал, позвонил, так сказать, кое-куда. Потому что, Георгий, вы же понимаете – все-таки при нашей работе у нас довольно неординарные связи, если можно так выразиться.

Гоша опять кивает.

– И что вы узнали?

Владимир Феликсович не спеша раскуривает трубку. Пальцы у него подрагивают.

– Это была провокация, Георгий. Обыкновенная провокация. Мой сын записался в обычную оздоровительную секцию, а там, совершенно неожиданно для всех нас, окопались агенты мертвых, чуть ли не шпионы. Но меня заверили, что к рядовым, так сказать, участникам у наших доблестных учрежденцев нет совершенно никаких претензий. И конечно, мне гарантировали, что к Кирюше будет, если можно так выразиться, особое отношение.

– Значит, его скоро выпустят?

– Ну да, достаточно скоро. После Фестиваля. Вы же понимаете, время будет напряженное, лучше подержать моего мальчика от греха, что называется, подальше.

Странное дело, думает Гоша. Марине сказали, что после Фестиваля выпустят всех, а отцу Кирилла пообещали отпустить его сына тогда же – но в качестве одолжения.

– Мне даже удалось с ним увидеться, – продолжает Владимир Феликсович. – Он держится молодцом, как мы с матерью его, собственно, и учили.

– Если еще его увидите – привет ему от нас… от меня и от Вероники Логиновой.

– А, так вы ее знаете? Вот и прекрасно. Он передал ей записку, точнее, письмо, я сейчас принесу.

Письмо от Кирилла, удивляется Гоша, а вслух говорит:

– Да, конечно, я ей занесу сегодня же.

Вечером Ника вскроет письмо: на листке – только ряд цифр, подчеркивания, косые линии.

– Что это? – заглянет ей через плечо Гоша. – Шифр?

– Нет, – улыбнется Ника. – Это инструкция. Серия дыхательных упражнений для практики скольжения. То, чем я занимаюсь последний месяц. И это не от Кирилла – это от брахо Ивана.

Каждое утро и каждый вечер. Несколько часов в день. Сложная схема задержки дыхания. Полуприкрыв глаза, позволив мыслям скользить по поверхности сознания. Считая вдохи, паузы и выдохи.

Гоша, если оказывался в это время у Ники дома, тихонько сидел в углу с книжкой. В конце концов, говорил он себе, однажды эти странные упражнения нас уже спасли. Во Вью-Ёрке Ника увидела ловцов – может, на этот раз она научится скользить вдоль поверхностей миров.

– Проще представить не воздушные пузыри, а шары, плотно соприкасающиеся друг с другом, – объясняет ему Ника. – Тогда надо быть как вода, которая просачивается между ними. Она не проникает внутрь шара, но охватывает его целиком. Шары скользят в воде, а вода скользит по их поверхности. Это и есть практика скольжения.

Ника не углубляется – на самом-то деле все немного сложней. Нет ни шаров, ни воды – есть элементы окружающего мира и ее сознание, скользящее по их поверхности в поисках мелких, невидимых глазу трещин. В этих трещинах и проходит Граница. Только теперь, после месяца ежедневной практики, Ника понимает, почему у Границы нет географического местоположения – она проходит везде, в каждой точке мира живых. Надо лишь уметь мысленно расколоть материю, проникнуть в мельчайший зазор и потом, расширяя его, двигаться дальше – в промежуточные миры, миры мертвых или еще глубже.

Но ее задача – не раздвигать края трещин, а скользить по микроскопическим пустотам, соизмеряя свое движение со сложным ритмом вдохов, выдохов и пауз. Ника помнит, как ей впервые удалось продвинуться всего на два такта – потом она потеряла концентрацию, и ее выбросило назад. Но раз за разом она погружалась все глубже… научилась распознавать различные границы, выбирать маршрут… другие миры проплывали мимо, как пейзажи за окнами поезда… менялись, как в калейдоскопе… но не они интересуют Нику… ее поиски проходят на границе миров… она ищет след… отпечаток… доказательство того, что некто заперт в бесконечной паутине зазоров между мирами.

Проходят недели. И однажды поздним вечером Ника видит переменчивую карту пустот, всего на мгновение – словно вспыхнула молния. Эта структура, эта сеть – Ника ее знает: много лет назад, задолго до знакомства с брахо Иваном, она уже видела ее совсем в другом месте…

Она снимает трубку, набирает номер.

– Марина? – говорит она. – Приезжай ко мне завтра.