Сергей Кузнецов - Живые и взрослые [трилогия]

Склеп, сынок. Они сделали наше метро похожим на склеп. Чему ты удивляешься? Они же мертвые, им нравятся склепы.

Они завесили окна наших домов своими мертвыми рекламными плакатами. Хуже того – они снесли наши старые дома, они построили на их месте новые, мертвые. Построили, чтобы мы в них работали. За эту работу они платят нам мертвые деньги – а чтобы нам было на что их тратить, на наших площадях они построили свои магазины и там за свои мертвые деньги продают нам свои мертвые вещи.

Вместо пяти живых высоток они возвели десятки мертвых зданий, огромных, до самого неба. Живые люди не могут жить в таких домах. Это – дома для мертвых.

Наш город – это город мертвых.

Где были живые уютные дворы – там мертвые здания.

Где были просторные площади – там мертвые магазины.

Где были широкие, свободные проспекты – там стойбище мертвых машин, неподвижных, ночью и днем.

Где были кусты и деревья – там только газ и гарь.

Мы боимся ходить по нашим улицам.

Мы боимся заходить в наши подъезды.

Мы боимся отпускать из дому наших детей.

Если бы ты жил в этом Открытом мире, я бы не позволила тебе одному даже идти в школу.

Потому что мертвые ходят по городу – такие, как Орлок. Они ищут себе поживу, ищут жертву, жаждут крови, живой плоти.

Я не отпустила бы тебя на улицу, сынок.

Я бы сказала: сиди дома, читай книги.

Но они отняли у нас и наши книги. Вместо них они дали нам миллионы мертвых книг.

Вместо наших фильмов, живых фильмов о мужестве и любви, они дали нам мертвые фильмы, тысячи мертвых фильмов о призраках, зомби и вампирах.

Они вошли в каждый дом: с экрана телевизора, со страниц газет, с вращающихся дисков интердвижков.

Мертвые отняли все, что у нас было: наши книги, наши фильмы, наши улицы. Нашу работу. Наши дома. Наш город. Нашу жизнь.

Я сама уже не могу отличить живого от мертвого.

Наши сыновья живут по ночам, как вампиры. Как вампиры, они жаждут крови.

Наши ученые научились менять одни мертвые деньги на другие и на этом зарабатывают еще и еще мертвых денег.

Наши учителя учат нас мертвым наукам, от которых живые сохнут и мертвеют.

Они учат нас мертвым наукам, чтобы сделать наш мир еще более мертвым.

Ты скажешь: мертвые дали нам свои изобретения?

Да, правда. Но в обмен они забрали у нас все, что было. В конце концов, раньше у нас были шаманы, чтобы узнавать секреты мертвых, – а теперь секретов не осталось, но не осталось и наших тайн.

Они захватили все.

Открытый мир, девочка? Мир без Границы?

Ты не захочешь жить в этом мире, поверь мне.

Мама снова молчит, Гоша тоже молчит, и тут Ника дрогнувшим голосом говорит:

– Извините, но это неправда. Это просто видение. Неудачный вариант развития событий. Все может быть по-другому.

Мама качает головой.

– Нет, девочка, – говорит она, – все должно быть так, как есть. Живые отдельно. Мертвые отдельно. Мы были дураками, когда хотели это изменить.

– Но вы же ничего не изменили, – почти кричит Ника, – вы только увидели что-то! Вы даже не знаете – что это было! Вы, вы… просто испугались!

Мама слабо улыбается.

– Не сердись на нее, – говорит Гоша, – она очень хорошая, честное слово. Я столько ей про тебя рассказывал, она так хотела с тобой познакомиться! Она мне так помогла вернуть тебя… Не обращай внимания на ее слова, она просто расстроена.

Мама все еще улыбается, а потом тихо говорит:

– Она права. Я в самом деле испугалась, – и поднимает взгляд на Нику. – Ты смелая девочка. Наверное, в самом деле похожа на меня. В молодости я тоже мечтала изменить мир.

– Мы думали, мы изменим мир вместе! – говорит Гоша.

– Нет, сынок. Это только в книжках четверо друзей навсегда меняют мир. В жизни – не так, – и, помолчав, добавляет: – Сынок, я очень устала. Пойдем домой.

Гоша помогает маме подняться, и только тут она, наконец, смотрит на него внимательно и спрашивает:

– Сынок, а что у тебя с рукой?

Разве расскажешь в двух словах! Сегодня был длинный день. Они с Никой обнимались на вершине деревянной башни, он прыгнул и сломал руку, а потом дважды чуть не стал мертвым. А потом Ника убила Орлока, а к нему вернулась… И тут он понял: хотя мама вернулась, все уже никогда не будет таким, как раньше.

Гоша тоже устал сегодня. Но он чувствует себя живым – и очень взрослым.

Он повторяет про себя: только в книжках четверо друзей навсегда меняют мир. Он хочет сказать маме: нет, мам, ты не права. Мы все равно изменили мир. Мир уже никогда не будет прежним. Ни для тебя, ни для меня, ни для кого из нас всех.

Но ничего не говорит, идет молча, взбирается на валуны, перепрыгивает через лужи. Это раньше он бы полез спорить. А теперь – нет.

Да, в самом деле: мир никогда уже не будет прежним.

Зиночку хоронят в закрытом гробу. Ни один гример не может восстановить лицо после выстрела в упор. Ника старается не вспоминать: серебряное дуло «Хирошингу-2001», белый мертвый женский лоб, потом – вспышка и… Нет, не хочет вспоминать.

Гроб утопает в цветах. Казалось бы – лето, в городе никого, но сколько народу пришло: те, с кем Зиночка вместе училась в школе, в педогогическом, те, кто знал ее совсем девочкой, те, у кого она училась, и те, кто учились у нее.

Они стоят вчетвером, как обычно: Ника, Гоша, Лёва, Марина. Чуть в стороне. Нике хорошо видно гроб – как и положено, серебряный с голубым. Хорошо слышно траурные речи – сдержанные, скорбные, вежливые. Никто не упоминает, что Зиночка – дважды мертвая.

Выступает Рыба. Как всегда – с пафосом, с лозунгами: Мертвые шпионы унесли от нас…

Подходит Павел Васильевич. Идет с трудом, опирается на палку. Молча стоит у гроба и так же медленно отходит. Говорят, он больше не будет преподавать – здоровье не позволяет.

Выступают другие учителя, один за другим. Только ДэДэ нет. Говорят, он под следствием: считается, что Зиночка погибла по его вине. Марина говорит, это несправедливо. Его ведь даже рядом не было, когда все случилось, – что же он мог поделать? Надо пойти и рассказать, как все было, говорит Марина.

Впрочем, что рассказывать? Как четверо подростков хотели изменить мир?

Им никто не поверит.

Пускай все считают, что они просто заблудились и на них напали упыри, убили Зиночку, и Фёдор, местный благородный охотник, выстрелил ей в голову серебряной пулей, а потом сам погиб, в последней схватке с ожившими мертвецами на берегу моря.

Конечно, легко выяснить, что никакого Фёдора никто в округе и не знает – но, может, обойдется? Может, не будут копать так глубоко?

Лучше молчать о том, что случилось, говорит себе Ника. Не расскрывать карты до поры до времени. Мы еще повоюем. Я еще вернусь на Белое море, я еще попробую обрушить стену, найду способ проломить Границу – и я не сдамся, как Гошина мама.