Сергей Кузнецов - Живые и взрослые [трилогия]

– А что с моей мамой? – спрашивает Гоша.

– Понятия не имею, – пожимает плечами Орлок. – Я думаю, она застряла в одном из промежуточных миров. Ну, это теперь неважно. Я сейчас, дорогие живые друзья, собираюсь распотрошить ваши юные тельца в этом магическом кругу на этом месте силы. Если мои расчеты – а также расчеты твоей мамы – верны, то в вашей хваленой Границе образуется столько дыр, что никакой армии не хватит их латать. И тогда мои упыри войдут в мир живых – и я получу власть над этим миром. Заметь, сынок, мечта твоей матери об Открытом мире сбудется: Границы больше не будет. И кровь ее собственного сына послужит этому!

Орлок поднимается. Северное солнце по-прежнему висит над горизонтом.

– С кого начнем? – спрашивает Орлок. – Может, сами выберете? Или проголосуем? Или кто мне больше приглянется?

Марина что есть силы вцепляется в Лёвину руку. В ней больше нет страха – только ярость. Броситься на Орлока – и будь что будет!

– Начни с меня, – слышит она голос Ники, – все равно я не хочу видеть, как мои друзья станут мертвыми. Начни с меня, давай! Может, я наконец увижу маму и папу.

– Это навряд ли, – говорит Орлок, улыбаясь. – Честно сказать, детка, после процедуры от тебя вообще ничего не останется – ни здесь, ни за Границей, ни за всеми другими границами. Если, конечно, мои расчеты верны.

Все так же улыбаясь, Орлок подходит к Нике. Схватив девочку одной рукой, другой он высоко заносит тяжелый охотничий нож, Марина холодеет от ужаса…

Но прежде чем лезвие успевает опуститься, Ника делает почти незаметное движение – будто сверкнула серебряная молния, а потом – шипение, струйка дыма, рука Орлока разжимается, колени подгибаются, и дважды мертвое тело падает, валится набок, прямо на Марину. Она едва успевает отскочить, но ясно видит: в груди Орлока торчит рукоятка боевого ножа тети Светы.

Ника стоит оглушенная, смотрит, будто не веря: неужели это я сделала?

Но тут Лёва хватает Марину за руку и втаскивает ее назад в круг, потому что снаружи закипает море – зеленоватое, булькающее море гноя, распадающейся плоти, из которой на секунду высовываются то колено, то голень, то скрюченная рука или оскаленный в немом крике рот.

– Что это? – спрашивает Марина.

– Упыри, – шепчет Лёва. – Хозяина больше нет, вот они и распадаются.

– Ух ты! – говорит Гоша.

Четверо друзей стоят, обнявшись, прижавшись друг к другу в самом центре пентограммы. Кругом шипит, булькает, плещется слизь, стекая в бескрайнее море, растворяясь в бесконечной соленой воде – зеленоватое в сине-зеленом, вечно мертвое в вечно живом, и Марина понимает: гниющая плоть, гниющие водросли – кто различит запахи? Литораль примет все, море примет все, слизнет остатки мертвых жизней, поглотит, унесет в заветную глубину.

А потом Марина поднимает глаза, смотрит на далекий берег и там, у самой кромки прибоя, видит одинокую женскую фигуру, видит самой первой и, боясь ошибиться, не в силах поверить, не говоря ни слова, жестом показывает Лёве. И тогда Лёва трогает за плечо Гошу, к которому прижимается дрожащая Ника, и говорит:

– Гош, ты, конечно, сам посмотри, но, по-моему, это твоя мама.

Гоша гладит мамино лицо и повторяет:

– Мам, это правда ты? В самом деле? Правда? – снова и снова, а мама сидит на камне, у самой кромки прибоя, почти неподвижно, слабо улыбаясь, – и гладит Гошину руку. – Ты вернулась, правда? Как это случилось?

Его друзья стоят рядом. Наверное, они улыбаются. Наверняка, они рады за него. Гоша на них не смотрит, он снова и снова спрашивает:

– Это правда ты? Ты вернулась? В самом деле? – но мама молчит, и только движение руки, слабое, почти неощутимое, будто отвечает: Да, сынок, это я. Я вернулась. Это правда .

– Я прочитал твою дискету, – говорит Гоша, – ну, то есть мы прочитали – Лёва, и Ника, и Марина, мы все это делали вместе. Мы сражались, мама! А Ника – вот, мама, это Ника, вы же, кажется, знакомы, да? Вот Ника, она убила Орлока, серебряным ножом, – прямо в сердце, представляешь? Самого Орлока! Ты должна была о нем слышать, ну, там, где ты была… А где ты была?

– Я не знаю, – отвечает мама слабым, не своим голосом.

– Мы предполагали, вы в каком-то промежуточном мире, – говорит Лёва, – ну, который ни по ту, ни по эту сторону Границы.

– Наверно, – отвечает мама.

– Вы знаете, – говорит Ника, – мы прочитали вашу работу. Это очень здорово! Мы тоже хотим разрушить Границу и установить Открытый мир.

Гоша смотрит на маму, словно говорит ей: ну, посмотри, правда, Ника – замечательная? Она умная и отважная, она похожа на тебя, она должна тебе понравиться.

Но мама смотрит на Нику в недоумении.

– Разрушить Границу? – переспрашивает она. – Открытый мир?

– Да, да, – говорит Ника, – как вы писали, как вы пытались. Вы же придумали какой-то способ разрушить Границу, да? У вас, наверное, что-то не получилось – но мы продолжим, мы учтем ошибки, мы еще раз попробуем…

– Девочка, – говорит мама и на секунду Гоша узнает родной и привычный мамин голос, с его уверенностью, сарказмом, иронией, – девочка, ты хоть представляешь – как он выглядит, этот твой Открытый Мир?

– Конечно, – говорит Ника, – вы же сами писали: мертвые и живые – все вместе. Без Границы. Как в Золотом веке.

– Не было никакого Золотого века, – говорит мама, – это все мифы.

– А как же… – начинает Гоша.

– Открытый мир… – повторяет мама. – Я видела этот Открытый мир! Я в нем несколько месяцев прожила… или несколько лет?.. Я не помню… Открытый мир, да.

Мы живем в прекрасном мире, сынок. В прекрасном, справедливом мире. Где каждый может найти себе дело по душе: ученые занимаются наукой, учителя учат, шаманы ходят в Заграничье, Комитет приграничных территорий ловит шпионов, студенты сдают экзамены, дети играют в парках.

Мы живем в зеленом городе, где всем хватает места. Вокруг наших домов растут деревья и кусты, зеленеют газоны, всего лишь несколько машин стоят у подъезда.

В магазинах продаются живые вещи, настоящие, наши вещи. Их всем хватает. Да, конечно, мертвые вещи красивей, нарядней – но ведь и их можно достать, правда? Не всем достается – ну и ладно. Мы-то сами – живые, зачем нам столько мертвых вещей?

Ты говоришь: Открытый мир, мир без Границы.

Я там побывала. Я видела этот мир.

В этом мире заправляют мертвые. Мертвых намного больше, чем живых. Они заполонили наши скверы, наши парки и бульвары, наши улицы и площади. Они привезли с собой мертвые машины – быстрые, красивые, убивающие все живое. Во дворе, где раньше играли дети, где гуляли матери с малышами, – там парковка мертвых машин. На улице, где раньше проезжала одна-две машины, мертвые автомобили стоят сплошной чередой, днем и ночью. В метро, где было так светло и просторно, ходят толпами мертвые, а с потолка льется тусклый свет.