Цезарий Збешховский - Всесожжение [litres]

Солёный вкус – банальный и приземлённый – предупреждает о натуралистических описаниях всё более модной в последнее время уринотерапии. Люди не доверяют фармацевтическим концернам и сетевым аптекам после зрелищных ошибок в составе вакцин и лекарств от гриппа, которые поразили Европу и обе Америки. Жертвы мутагенных соединений, каким-то чудом оказавшихся в снадобьях, которые выпускает Galaxy , до конца жизни будут предпочитать выпить стакан собственной мочи, чем взять в рот самую красивую разукрашенную таблетку. В моду возвращается также гирудотерапия, причём знатоки холистической медицины не рекомендуют пользоваться услугами несертифицированных салонов и советуют брать исключительно экологически выведенных пиявок.

Мне нехорошо, меня всё больше тошнит от очередных интенсивных вкусов новостей. Я убегаю от града иконок в шёлковую пустоту «зарядки». Специально закрываю и восстанавливаю соединения, чтобы зависнуть как можно дольше, ожидая открытия окна, в переходе между мирами. Торо – сознательно или нет – наполняет это пространство цитатами из самого себя. Некоторые попадают в мой кэш-буфер.

Я не говорил бы так много о себе, если бы знал кого-нибудь другого так же хорошо, как знаю себя.

Настоящие границы там, где человек стыкуется с реальностью.

Человек имеет время только на то, чтобы быть машиной.

Наши обычаи испортились вследствие контактов со святыми [31] Цитаты принадлежат Г. Д. Торо. .

И я снова кружусь в вихре информации о разбитом спейс шаттле, есть первый доклад о том, что транспортёр FFP , размещённый неподалёку от места катастрофы, получил сигнал от члена экипажа – скорее всего, второго пилота туннельщика « Heart of Darkness », поручика Вивьен Элдрич. Слова звучат знакомо, становятся мелодией, которая вводит меня в глубокий сон, в тысячный или миллионный раз. Я уплываю с колыбельной, мурлычущей в голове, через агентские и развлекательные сети.

Я люблю их больше всего на свете, люблю их абсолютной любовью. За то, что они дают людям грёбанное развлечение и электронную энергию для его воспроизведения, управляют уличной сигнализацией, кондиционированием офисов и движением лифтов, и, несмотря ни на что, делают вид, что отправление скорых к жертвам несчастных случаев имеет смысл. Кто-то удерживает при жизни беспомощных инвалидов, таких как этот долбаный Карл. Управляющие программы и полномерные ИИ ведут войну с хаосом, защищая атомные электростанции и метеорологические институты, культивирование модифицированных животных и растений, фабрики одежды и средств чистки. У компьютеров IV генерации, кажется, заключены неожиданные мирные пакты с врагом, и они спокойно выполняют некогда доверенные им задания. Саранча бьёт главным образом по человеческим ресурсам, как будто боится ситуации, в которой все наши двери, эскалаторы, почтовые ящики и железнодорожные стрелки могут обернуться против нее.

Проходит четыре дня с аварии «Персея», когда Торо грубо прерывает мой полёт. Живия успела выйти за покупками и потерять нижнюю челюсть в уличной потасовке. Сейчас она выглядит как упырь. Меня посетил машинист и неавторизированный техник, который копался в чёрных змейках. В комнату через балконные двери залетела ласточка. Она запуталась в шторе и била крыльями, как очумелая, пока Живия не раздавила её в своих ладонях.

– Скажи это, засранец! – неожиданно кричит Генри.

– Что я должен тебе сказать?

– То, что у тебя на языке, Карл.

– Сука, сука! Сколько раз я должен повторять, чтобы ты меня так не называл?!

– Так скажи это в конце концов. Перестань убегать!

… если бы я должен был и хотел пробиться сквозь память, я знаю, что бы сказал, открываю глаза, хотя меня искушает поспать, и я знаю, что бы сказал…

– Меня зовут Францишек Элиас.

– Ну дальше! Не останавливайся!

– Я сын Антона Элиаса.

– Дальше, дальше, дальше!

– Я был смертельно ранен в битве с войсками Саранчи и вытек из обложенного Замка через сеть. Я посттрансферная личность, и я…

– Выдави это из себя в конце концов! (Скажи, скажи, скажи, скажи, скажи, скажи, скажи, скажи, скажи, скажи, скажи, скажи, скажи, скажи, скажи, скажи…)

– Боже, Генри! Я грёбаный отец.

Меня сминают небо и земля, воздух и огонь, сейчас даже эфир весит миллион тонн. Глупая улыбка пропадает с моего лица, стёртая в порошок обретённой сознательностью. Лишь одна мысль остаётся в голове, и одна цель, которая заменяет все фальшивые цели: я должен выбраться отсюда. Сейчас же, сейчас же, сейчас же.

Сейчас же.

Что-то грохнуло за окном, из балконной двери посыпалось стекло. Это странно, но Живия не бросилась сразу убирать создавшийся бардак. Она пошла в ванную, покопалась возле стиральной машины и лишь потом наклонилась с совком над разбитым стеклом.

Я не могу поднять голову и присмотреться, но даже через катаракту камеры вижу, что она собирает обломки голыми руками, разрезая искусственную кожу и шатаясь как аутистический ребёнок. Что-то говорит сама себе. Я никогда раньше не слышал, чтобы она говорила вслух – раньше Живия пересылала слова исключительно через инфор квартиры. Звук, издаваемый синтетическим ртом, напоминает скрип замковых ставней; неиспользуемый речевой аппарат подводит.

Генри рецитирует фрагмент сообщения с Вересковых пустошей, который касался туннельщика « Heart of Darkness ». «Приблизится к поверхности планеты через семьдесят два дня, то есть двадцать восемь дней после рассчитываемого прибытия спейс шаттла». Я потерял почти неделю, с момента моего пробуждения после катастрофы «Персея» прошло сто пятьдесят часов.

– Какой сегодня день недели? – спрашиваю я у Живии, чтобы вырвать её из ступора.

– Суббота, – громко отвечает она и встает на ноги. Колени и ладони все в крови.

– Ты поранилась, тебе стоит быть внимательнее.

– Нам стоит быть внимательнее, Карл, – она тяжело садится на стул и замирает.

Замирает. Мать твою! Мне плевать на её искусственную кровь, но если во время драки её серьёзно ранили или у неё закончилось топливо, то я останусь здесь навсегда. Я ещё не понял, почему человек, который живёт в такой норе, имеет в собственности андроида и сложную автоматику для жизнеобеспечения. И как произошло так, что он занимал место недалеко от Источника, на краю срединного куба Вересковых пустошей. Но знаю одно. Карл, этот сдыхающий инвалид, не кто иной как Радужный Ворон. Я все проверил по его логинам, покопался немного в общей, невероятно сложной памяти. Надя, должно быть, специально в него целилась – или наоборот, в него трудно было не попасть.

Не делай этого со мной, Живия!

Я задыхаюсь от злости. Не прощу интенданту, что она организовала мне такой конец. Переход был неожиданно мягким: от пошарпанного френами, развалившегося тела до рахитного истлевшего создания по имени Карл. Парню не хватает мышц, части костной системы и многих внутренних органов. Какое-то паскудство привело к тому, что он практически исчез из этого мира. Если я не ошибаюсь, ниже пояса синеватые куски, остатки туловища держатся на лоскутах кожи. Запавший живот и грудная клетка функционируют исключительно благодаря помощи аппаратуры. Чёрные змейки проводов питания входят в худое тело, опутывают его тесными объятиями и пульсируют механической жизнью вместо уничтоженных органов. Я был трупом в Замке, являюсь им и сейчас, отдан на милость и немилость тупого андроида. Что с того, что аид оказался вместительным и стабильным? Проснись, Живия!