Цезарий Збешховский - Всесожжение [litres]

– Ты не должен осуждать Надю.

Отстань, Генри.

Я знаю, что она не могла предвидеть всего, когда посылала меня наружу. К тому же до сих пор существует шанс, что мой новый-старый мозг будет вырезан из прогнившего черепа, защищён в колыбели и перенесён в новый носитель. (Оптимизм колыбельщика.) Я бы тогда приказал сделать себе пластическую операцию, чтобы напоминать предыдущее воплощение; уберёг бы детей от когнитивного шока, и, возможно, они бы снова увидели во мне отца.

Я не могу выдержать внутренней пустоты, чёрной дыры отсутствия информации, этого чёртового осознания: я не знаю, что с ними происходит. У меня нет доступа ни к одному сервису, мне не хватает паролей и локального сервера.

… открываю глаза, хотя меня искушает поспать…

Нужно действовать на многих уровнях, нельзя спать. Торо, самонадеянный кусок сознания, созданный Надей, чтобы после трансфера собрать меня воедино, чертовски прав. ИИ, должно быть, заглянула в мой дневник, прочертила ось, вокруг которой Генри создал оригинальное мировоззрение, и самовольно признала, что подобная субличность сможет как-то упорядочить хаос в новом мозгу. Она подарила мне учителя и надсмотрщика, которого как-то ассимилирует в процессе интеграции. Пока что он пользуется свободой: откликается в самые неожиданные моменты и говорит мне малоприятные вещи, как например, те, что нельзя спать и нельзя сдаваться.

– Твои дети ждут.

– Знаю.

Правда ли?

– Твои дети…

– Я знаю, сука, знаю!

Ему неизвестны ответы на мучающие меня вопросы. Он может указать дорогу, но не давать готовые решения. Беспрерывно напоминает мне, что я должен выбраться отсюда. (Сейчас же, сейчас же, сейчас же!)

Я должен добраться до штаб-квартиры «ЭЭ», но обстоятельства, мягко говоря, несоответствующие. Как это сделать, если у меня нет ног, нет рта, я давно отрезан от сети и привязан путаницей трубок и кабелей к колонне с оранжевым логотипом VoidWorks .

Я поднимаю левую руку, лучше всего сохранившуюся движимую часть тела. Сверхчеловеческим усилием поворачиваю её, раз вверх, раз вниз. Тело дрожит и замирает на долгие секунды. Правая рука судорожно дёргается на матраце. Она живёт своей жизнью, которая не является ни моей, ни тем более жизнью покойного Карла.

Я присматриваюсь к послушной левой руке через объектив. Также открываю левый здоровый глаз, констатирую: рука обугленная, пальцы негнущиеся и покрытые чёрной кожей – некроз, замороженный химией. Хрен что я могу ею сделать. Осматриваюсь с помощью камеры, подметаю взглядом личную клетку, заглядываю в собственное лицо, испещрённое ранами и обрывками белой маски, которая закрывает всю её правую сторону, от носа до самого уха. Что за тварь этот Радужный Ворон, он напоминает скорее сдохшего дьявола, чем цветную птицу. Компенсационный ник или просто отсылка к чему-то из прошлого, о чём я не имею понятия.

Внезапное движение прерывает поток мыслей. Живия – как бы это не прозвучало – только что ожила. Она встаёт с пластикового стула.

– Жииивииия! Подожди! Послушай!

– Живия должна выйти в город за лекарствами.

– Ничего ты не должна! Послушай меня, куда ты идёшь?!

Она не замечает крика, поворачивает в проём кухни и падает, стягивая со стола целлофановую скатерть с кастрюлями и стопкой белых тарелок. Старость испорченной машины, смерть в строю. Сейчас мне становится действительно страшно.

Я роюсь в памяти, пытаюсь найти, за что бы зацепиться и хоть немного освоить этот страх. Заглядываю в заменённые воспоминания, которые уже на первый взгляд кажутся подозрительными, обращаюсь к детству в переполненном районе Баску. Этот мальчик – Карл? Это правда, что он упал с забора во время акробатического выпендрежа? Я чувствую тот самый момент, когда вспотевшие ладони (как раз самый разгар лета) соскальзывают с металлического поручня. Крик. Падение. Лицо, израненное камешками и стеклом разбитой бутылки. Кто-то стоит надо мной – мой брат, его зовут Антон, но это не я лежу на земле и не я захожусь плачем.

Потом безумная езда на мотоцикле и удар в столб большой эстакады. Разломанная нога, которую с большим трудом подлатали техники в госпитале св. Софии. Моя нога? Нет, точно нет, так же, как и прыжок с крыши небоскрёба HMS . Я не вижу эмоциональной тени, отбрасываемой обоими этими случаями, не чувствую ни боли, ни вкуса крови, осталась лишь плоская картинка. Зачем бы мне понадобилось носиться на мотоцикле или скакать с самого высокого здания в городе? Это, наверное, Карл, долбаный Радужный Ворон, но зачем ему-то выкидывать такие трюки?

Я глубоко вдыхаю через пластиковую трубку – тогда моя фамилия была Масный. Из того, что помню, я работал коллектором и на разбитом кавасаки убегал от чёрного хромированного пикапа. Смотрел в зеркало заднего вида и копался возле консоли, когда колесо поймало борозду, вырытую в асфальте перегруженными транспортёрами. Я убегал от владельцев аппаратуры, которая висела на дымоходе фабрики и привела к смерти моего приятеля. Не от людей, скорее от горо, но понятия не имею, почему они хотели меня убить.

Не смогу – не сможешь – не смогу докопаться глубже. Генри, помоги мне совладать с конъюгацией, потому что все люди разочаровывают.

И тогда приходит озарение: это был смертельный несчастный случай – на тело наехала машина. Она раздавила всё ниже пояса, и смерть наступила бы в течение нескольких минут, если бы не eR-ки, размещённые в интернет-бухтах. Ближайший автомат находился за двести метров и появился почти сразу. Тело пошло в капсулу – остановка крови, гелевые пластыри на разорванных внутренностях, поддержка сердца, лёгких, почек и мозга. И в камеру. Как можно скорее в грёбаную морозилку.

Я вывихнул ногу в свой восьмой день рождения; сложное повреждение коленного сустава. Упал на склоне в Санкт-Морице, но я думаю не о своём прошлом, я думаю в третьем лице – о Карле Масном и его несчастном случае. Это было перед годом Зеро. Парень взрослее, чем я думал, по крайней мере на пару лет старше меня. (Как это возможно?)

Хуже всего это обрывки разговоров, застрявшие в самых тёмных закутках мозга, там, куда не дотянулись ремонтные наноботы аида. Куски несоответствующих друг другу предложений, произнесённых на разных языках, с нестабильной интонацией, которая то подпрыгивает высоко, то снова спадает. Шутки, отчаянные крики, песни и проклятия.

…реабилитация продлится от трёх до шести недель…

…заявление было подписано Правлением. Мы нашли в папках вирусы, свидетельствующие о настоящих намерениях сотрудника…

…оно болит, возьми немного оливкового масла, оно в ванной, возле корзины с розовыми лепестками…

…единичный случай ничего не значит, но серия – значит, серия – значит…