Роберт Сойер - Квантовая ночь [litres]

Он сощурился, ощутив, как при этом сморщилась кожа на лбу, которая за всё это время явно потеряла упругость. Это было странное ощущение, но не такое странное, не такое беспрецедентное, не настолько извращённое , как…

…как это… эта « печаль» – вот оно! – эта невыразимая грусть. Не о себе, не о двух десятках потерянных лет, а о сестре, о том, как её не пощадило прошедшее время, о том, как она постарела…

И всё же, в отличие от него, она не теряла этих девятнадцати лет. Она прожила их, каждую секунду, несомненно, пережив десятки триумфов и десятки трагедий. Так почему он чувствует такую грусть, когда смотрит на неё? Почему он чувствует…

Почему он вообще что-то чувствует по отношению к ней?

Что за фигня с ним происходит?

– Ты в порядке, Трев? – спросила Кайла, садясь на стул рядом с кроватью.

– Думаю, да. – Он на секунду задумался. – Так что же, мама сказала, что ты теперь большая шишка в ракетной технике, а?

– В квантовой механике, – ответила она.

– Профессор?

Она покачала головой:

– Я не преподаю. Я исследователь.

В голове у него вдруг возник вопрос, который раньше он и не подумал бы задать.

– Ты счастлива?

– Ты про работу? Конечно. Синхротрон – удивителен, и платят неплохо.

– А помимо работы?

– Честно? Мой бывший – заноза в заднице.

– Бывший? Ты была замужем?

– И развелась.

Огромная глава её жизни, которую он полностью пропустил. И – господи, он ведь даже не знает, какая у его сестры сейчас фамилия.

– Ты не взяла его фамилию?

– Нет. По-прежнему Гурон. Как мы, физики, говорим – инерция.

– И ты говоришь, тот парень был козлом?

– Как выяснилось. Единственное хорошее, что вышло из наших отношений, – это Райан.

– Кто?

– Моя дочь. – Пауза. – Твоя племянница.

Невероятно.

– Тридцатого ей будет шесть, – сказала Кайла. – Я скоро её к тебе приведу.

– Спасибо.

– И кстати, отвечая на твой вопрос: в целом я жила неплохо. На работе я добилась впечатляющего прорыва, и ты уже видел моего друга Джима; он очень добр ко мне и к Райан.

Тревис задумался об этом – и, что странно, о том, что он по этому поводу чувствует. Это было очень, очень странно, но он ответил словами, которые раньше произносил множество раз, но сейчас впервые делал это с полным осознанием их значения:

– Очень рад за тебя.

Когда ему было пятнадцать – семь субъективных и двадцать семь объективных лет назад, – Тревис как-то распорол ладонь. Он вошёл в стеклянную дверь магазина, которая, как он думал, была открыта. Такие двери должны делаться из безопасного стекла, но эта была из обычного и потому раскололась на гигантские куски. Когда он поднял руку, чтобы защитить лицо, один из громадных осколков упал с верхней части рамы и воткнулся в тыльную сторону ладони, распоров её до кости. Были разорваны сухожилия, рана открылась, и его увезли на «Скорой».

Все операционные были заняты, так что его посадили во что-то вроде зубоврачебного кресла, руку положили на небольшую кювету, и пластический хирург, выдернутый с какого-то концерта, сел рядом на табурет и аккуратно сшил сухожилия, похожие на серую ленточную лапшу. Они воспользовались местным наркозом, и Тревис заворожённо изучал собственную руку на предмет внутреннего устройства.

Шрам, к удовольствию Тревиса, сильно поблек за прошедшие два десятка лет – несомненно, единственная его часть, которая улучшилась за эти годы. И всё же это было немного похоже: он осознал, что впервые в жизни задумывается о внутреннем устройстве своего разума. И так же, как и тогда, когда он видел сухожилия, кость, всю механическую инфраструктуру своего запястья, какое-то время это было интересно, и он был рад, что пережил это, но ему вовсе не хотелось повторять этот опыт, и уж совершенно точно он не хотел заниматься этим всё время.

Кайла просидела с ним пару часов, излагая сжатую версию истории двадцать первого столетия до сего момента: атака террористов на Всемирный торговый центр и Пентагон, вторая катастрофа «шаттла», войны в Афганистане и Ираке, выборы первого чернокожего президента в Америке, сползание Канады вправо и затем новый отскок влево плюс – неслыханно! – недавние выборы премьера-мусульманина, легализация однополых браков по всей Канаде и – через десять лет – в США, уменьшение полярных шапок и многое другое. Он был переполнен.

Однако примерно в шесть вечера появился друг Кайлы, Джим, и увёл её в коридор. Они отсутствовали пару минут, пока Тревис смотрел в окно. Деревья качались – день выдался ветреным. Орёл пролетел прямо над флагштоком с потрёпанным и поблёкшим канадским флагом.

Джим снова вошёл в палату и уселся на стул, на котором раньше сидела Кайла. Тревис уставился на него. Выглядел он довольно представительно, но его сестра, даже постаревшая, была красивее.

– Сколько вам лет? – спросил Тревис.

– Тридцать девять, – ответил Джим.

Тревис покачал головой:

– В последний день рождения, что я помню, мне исполнилось двадцать два. Теперь мне сорок один.

– Темпус фьюджит [79] «Tempus fugit» – время летит ( лат. ). , – сказал Джим, и Тревис немедленно почувствовал, что ему нравится этот человек: он не стал при этом высокомерно вскидывать брови, словно говоря «это по-латыни» или «вы, конечно, не поняли, что я сказал». Он просто молчаливо предположил, что собеседник так же умён, как и он сам.

– Ага, – ответил Тревис.

– Послушайте, – сказал Джим, – я спрашивал Кайлу, и она разрешила поговорить с вами об этом. Я учился в Университете Манитобы одновременно с вами, однако ничего не помню о тех временах, и, в общем, я подумал, что, может быть, вы могли бы мне помочь заполнить кое-какие лакуны в моём прошлом.

Тревис подумал об этом. Раньше такие слова прозвучали бы как музыка: « Ты знаешь что-то, чего не знаю я; ты можешь это использовать против меня» . Но он не чувствовал тяги к… к тому, чтобы использовать этого бедолагу. Он…

Он хотел помочь.

«Господи, – подумал Тревис, – да что же со мной такое?»

Я смотрел на Тревиса Гурона, а он смотрел на меня. Тревис был братом Кайлы, но ощущение было такое, что он немножко и мой брат тоже; в конце концов, он был единственным человеком моих лет, который также утратил воспоминания о первой половине 2001 года. Да, он потерял гораздо больше, чем те полгода, но я мог, пусть качественно, если не количественно, понять, через что ему довелось пройти. И даже если я как-то сумею восстановить воспоминания о моём тёмном периоде, это, вероятно, будут старые воспоминания, поблёкшие, ненадёжные, как любые воспоминания о делах таких далёких дней. Однако Тревис помнил те события так, будто они произошли лишь вчера.