Роберт Сойер - Квантовая ночь [litres]

Кэрроуэй кивнул:

– Мы, разумеется, следим за ситуацией – и следим весьма пристально.

Райан в продолжение выпуска новостей смотрела на меня не меньше, чем в телевизор, и, я думаю, почувствовала, что услышанное меня не на шутку обеспокоило.

– А что такое «следим за ситуацией»? – спросила она.

Я встал, чтобы принести тосты; они выскочили из тостера некоторое время назад, но я был слишком увлечён телевизором, чтобы заметить.

– Хотел бы я знать, Имбирёк.

Я переключился на другой канал – им оказался «Фокс ньюс» [103] «Faux» – «фальшивый» (фр.). , который телевизор у меня дома настроен пропускать. Как только я увидел, о чём они говорят, я отключил звук и стал молча читать субтитры, чтобы не дать Райан понять, о чём речь.

Коррекция.

Так это называл «Фокс». Безобидно. Небольшое изменение курса – просто чтобы кое-что исправить. Лекарство, не более того.

У других новостных каналов было более адекватное название, но у «Fox» самая большая аудитория, и даже те, кто писал название канала как «Фокс ньюс» – интернет-мем с более чем десятилетней историей, – слышали, как это называют «коррекцией» в клипах «Дэйли шоу» или на «Фейсбуке».

Никто никогда не узнает точное количество жертв, однако резня, которой дал старт закон Макчарльза – закон штата Техас, похоже, уже ставший де-факто законом в большинстве Южных штатов, – быстро распространялась. Согласно одной из оценок, число смертей уже достигло пяти тысяч, и многие считали, что оно гораздо больше; в конце концов, члены семей жертв – «откорректированных», как их называл «Фокс», – избежавшие смерти, вряд ли стали бы обращаться в полицию по поводу пропавших детей или братьев.

Изображение переключилось на пожилую латиноамериканку с залитым слезами морщинистым лицом, глядящую на место ещё одного массового убийства, – тела раскиданы по земле пергаментного цвета. Я поспешил выключить телевизор, пока Райан не подняла взгляд от своей тарелки.

Когда к нам присоединилась Кайла, одетая в джинсы и футболку и с обмотанным вокруг головы полотенцем, я пересказал ей увиденное, начиная с телефонного разговора между президентом и премьер-министром.

– Кэрроуэй, – сказала она так, словно это было название болезнетворного микроба. – Он ведь наверняка психопат.

– Вполне могу себе такое представить, – согласился я.

– И кстати, – продолжила Кайла, – губернатор Макчарльз тоже. Хотелось бы мне положить их обоих под пучок и доказать миру, что это правда. – Её лицо расцвело от пришедшей на ум идеи. – А как насчёт твоего метода с микросаккадами? Нельзя его применить?

– Сомневаюсь, что он согласится надеть мои очки.

– Это вряд ли, но ты говорил, что это можно сделать по видеозаписи?

В какой-то момент я рассказал Кайле ту же самую историю, какую когда-то рассказывал своей сестре Хизер: про то, как я анализировал Энтони Хопкинса, играющего Ганнибала Лектера.

– Ну да, – согласился я, – только «Молчание ягнят» – особый случай: там есть длительные эпизоды, в которых персонаж смотрит прямо в камеру, и мне удалось достать фильм в разрешении 4K. – Я покачал головой: – Та же проблема, что и с видеозаписями, отснятыми Менно в 2001-м. Я бы с удовольствием опробовал свой метод на тех видеокассетах, чтобы доказать, что я был Q1 даже во время последнего интервью, – доказать, что это было паралимбическое повреждение, а не квантовая психопатия, – но разрешения той плёнки недостаточно даже близко, и, кроме того, съёмка велась сбоку; отследить наличие микросаккад невозможно.

– Чёрт, – сказала Кайла. – Но ведь президент США наверняка самый снимаемый человек в мире. Должно существовать видео с ним в достаточно высоком разрешении.

– Наверняка. Субботние утренние политические шоу – «Стефанопулос», «Встречи с прессой» – все снимаются в разрешении 4K, но там много склеек. Раз-два-три, смена кадра; раз-два-три, смена кадра. Даже когда он говорит, они показывают реакцию оппонента на его слова.

– А у этих программ нет отснятого материала, который они не показывают?

За эти годы я появлялся на телеэкране несколько десятков раз.

– Обычно нет; такого рода интервью снимают в реальном времени, а потом либо сразу транслируют, либо записывают: режиссёр переключается между камерами во время интервью, и только картинка с выбранной камеры попадает в трансляцию или запись.

– А на пресс-конференциях типа той, что ты только что видел?

– Это подошло бы, но опять же он должен долго смотреть в одно и то же место, и я сомневаюсь, что ему это зачем-то нужно.

– А какой длительности тебе нужна запись?

– Ну, если он не психопат, это выяснится через три-четыре секунды – но чтобы доказать, что он психопат? Думаю, нужно около десяти секунд непрерывной съёмки.

– Десять секунд, не моргая?

– Моргать можно, но он должен смотреть в одно и то же место полные десять секунд, и без сотрудничества со стороны испытуемого такое сложно раздобыть.

– Может быть, – сказала Кайла, – а может, и нет. Он постоянно появляется на людях. А сейчас камера есть почти у каждого. Узнай, где он появится в следующий раз, и попроси в Интернете кого-нибудь снять видео высокого разрешения с упором на его глаза.

– Кто же станет таким заниматься?

– Куча народу. Теперь, когда твой метод стал общеизвестным…

– Постой-постой. Очки стали общеизвестными после процесса Беккера, но тот факт, что подобный тест можно выполнить с помощью видеозаписи высокого разрешения? Нет, его держат под сукном.

– Почему? – спросила Кайла.

И правда, почему? Помимо соображений приватности, было два основных ответа. Первый – так же, как Менно счёл за лучшее скрыть факт того, что у большинства людей нет внутренней жизни, я беспокоился, что, если неподготовленные обыватели начнут применять мой тест, неизбежные неверные диагнозы, полученные теми, кто попросту не смог зафиксировать имеющие место микросаккады, начнут разрушать отношения и карьеры и даже, возможно, приведут к самосудам. Как я говорил Хизер, Боб Хейр озвучивал подобную обеспокоенность ещё в 2001-м, когда Джон Ронсон выпустил научно-популярную книгу «Тест на психопата: путешествие по индустрии безумия», в которой описывался «ПВП-Р» и высказывалось предположение, что любой человек может сделать корректную оценку.

А вторая причина? Экономическая. Хейр получал роялти с «ПВП-Р», полный набор для которого продавался за четыреста тридцать девять долларов; я – и, что не менее важно, мой университет, держатель патента, – намеревался получить гораздо больше денег от лицензирования «очков Марчука», чем от методологии, которой мог бы пользоваться всякий.

Я объяснил это в нескольких словах; Кайла уловила мысль немедленно.