Наль Подольский - Время культурного бешенства

Эту формулу предложил кто-то из магистров во время публичной акции «Оборона Петербурга», и, поскольку остальные не возражали, она стала общей позицией Совета магистров Незримой империи.

После того как энергетические Годзиллы и Газиллы высосали из недр планеты запасы нефти, газа и вообще все, что могли, их хозяева сочли за благо перебраться на Каймановы и прочие острова, а освободившееся место заняли финансово-промышленно-художественные гиганты. По законам психологии гигантизма, у них тут же возникла склонность к строительству уникальных сооружений. Первым из них стал Новый концертный зал Оперно-балетного холдинга «Мариинский театр», возведенный на руинах старых декорационных мастерских, сожжение которых и было начальным этапом реконструкции. Это уже не просто «мебель Собакевича», а можно сказать, «барокко» или даже «рококо Собакевича», и захоти сам Михаил Семенович сделаться архитектором, он не смог бы самовыразиться полнее. При непомерной тяжеловесности и примитивности прямоугольных форм общего объема, фасад был выполнен не без современной кокетливости с доминированием стекла и металла. Над карнизом же, на крыше — нелепые и непропорциональные по масштабу бюсты и вазы, а из-под них вниз свисали гирлянды бронзовых листьев, уместные разве что на какой-нибудь шашлычной. Только раковин на фасаде не хватало — не влезли в смету, наверное. Задняя стена здания — кирпичная, недогоревший остаток старой постройки. Дополняли картину расставленные вдоль боковой стены совсем уж здесь посторонние фонари на столбах, с неуклюжими отражателями наверху, напоминающими зрителю о своем происхождении от светильников провинциальных аэродромов. Стоило взглянуть на весь этот шедевр, невольно просился на язык перефраз известной эпиграммы времен императора Павла: «Двух царствований памятник приличный, фасад стеклянный, зад — кирпичный».

В силу вышесказанного, к началу самовольного танкового марша по Карельскому перешейку магистры были заняты, помимо собственного литературного творчества, исключительно обороной метафизического пространства Петербурга. Сведения об озорстве старого железа их поначалу не тревожили, хотя они имели полную информацию о событиях, ибо у них в армии были свои источники. Однако по мере продвижения железа на юго-восток интерес к этому явлению возрастал, поскольку стало ясно, что машины направляются к Петербургу. Да и куда еще, собственно, можно прийти по Приморскому шоссе? Почему-то старые боевые машины нацелились на Петербург. Но и это обстоятельство не обеспокоило магистров всерьез. Остановить танки — задача военных, и они наверняка с ней справятся.

Из всех магистров один только Сергиус, известный своей любознательностью, съездил посмотреть на колонну бронетехники. Чисто внешне, как зрелище, увиденное его не впечатлило. Из-за достойной удивления замедленности движения все выглядело так, будто на шоссе в четыре ряда стоят какие-то танки и самоходки, а вокруг них в большом количестве суетятся явно пребывающие в напряжении солдаты и офицеры. За обочинами дороги, на уважительном удалении, толпятся праздные зеваки, глазеющие на танки с таким интересом, будто из их люков сию секунду должны вылезти инопланетяне.

Постояв среди зрителей с полчаса, Сергиус отправился домой. Несмотря на будничность зрелища, оно вселило в магистра неприятную тревогу, и он доискивался ее причины. В городе он сообщил о своих опасениях остальным магистрам.

Магистр Сергиус славился скрупулезностью наблюдений и вниманием к деталям. И во время поездки он подметил то, на что не обращали внимания ни военные, ни многочисленные зрители. На полотне дороги располагались боевые машины и примкнувшая к ним гражданская техника, а по обочинам и в дренажных канавах виднелись всякие случайные железяки, не привлекавшие ничьих взглядов. Если бы кто-нибудь удосужился сделать сверхзамедленную покадровую съемку происходящего, то картина получилась бы такая: по шоссе несутся танки, а по обочинам с той же скоростью скользят водопроводные трубы, бесформенные обломки машин и механизмов, и, словно какие-то фантазийные блохи, скачут дверные петли, оконные задвижки и прочая мелкая железная сволочь.

Выходило, что самовозбуждению подвержены не только боевые машины, но и вообще всякое железо, то есть речь может идти об эпидемии. А если эта зараза способна передаваться на расстоянии? Даже думать не хотелось, к чему это могло бы привести.

Порешили на том, что нужно искать дополнительную информацию и соблюдать конфиденциальность. В большинстве своем магистры понятия не имели, где добывают подобную информацию, и занимались обычными делами, попутно иногда размышляя о придурях железа. И только магистр безопасности, повинуясь должностному менталитету, предпринял реальные розыскные действия.

Через две недели, по его просьбе, вновь собрался Совет магистров. Перед ними предстали художник Виконт и поэтесса Ева Е. Виконта магистры знали давно, а Ева периодически попадала в поле их зрения как юное дарование, не без таланта, но с большим прибабахом. К ней вполне подходила бунинская сентенция относительно Хлебникова: «Он не был сумасшедшим в обычном смысле слова. Но уж назвать его нормальным человеком было никак нельзя».

Оба утверждали, что у железа есть свой разум, который Виконт считал диким и гадким, а Ева — величественным. Виконт не сомневался, что чувствует мотивы поведения и, отчасти, намерения железа, Ева же безапелляционно заявляла, что напрямую понимает реально существующий осмысленный язык этого металла.

Версия Виконта сводилась к следующему. Железо готовит глобальный заговор, цель коего — уничтожение на Земле всего живого. Если мировому железу удастся объединиться, всем нам конец. К бунту железо подстрекает живопись Малевича, и особенно — «Черный квадрат», в котором зашифрована программа глобальной деструкции. Заговор еще не созрел, и боевые машины на северном полигоне активизировались раньше расчетного времени, возбужденные «Черным квадратом» на башне Русского музея. Когда же ветер унес полотнище в залив, железяки лишились своей иконы. И сейчас они направляются в Петербург именно в поисках «Черного квадрата».

Ева стояла на том, что никакого специального заговора железа нет. Железо проснулось, потому что ему пришло время проснуться. Оно действует, повинуясь зову своего естества. Природное предназначение железа — избавление от электронов, уплотнение вещества, создание чистого сообщества атомных ядер и превращение Солнца в сверхновую, а затем в Белый карлик. Программа величественная, и никто не имеет морального права мешать подлинно благородному металлу исполнить свой онтологический долг. Что касается Малевича, то она, Ева, от железа о нем ничего не слышала.