Денис Килесов - За Хребтом [publisher: SelfPub.ru]

– Кого, Хасара? – он воспринял эту реплику по-своему. – Спит неподалеку. И, спешу заметить, до неприличия громко храпит.

Седой преподаватель ощупал подпольщика и осмотрел его с ног до головы.

– Как вы? Ничего не сломали, как вижу? – голос его был полон неподдельного участия.

– Да, все в порядке, но я вообще-то не про Хасара хотел спросить.

– Ах, Сурнай, – мгновенно помрачнел Палий, – очевидно, не уцелел под обстрелом. Рискну предположить, что, в отличие от нас, он и не пытался скрыться. Я знал одного такого человека, верного партии до мозга костей. Он провинился в какой-то мелочи и понес наказание в виде общественных работ. Так я до того не видел человека, который искренне верил, что наказали его недостаточно. Он даже попробовал упросить ужесточить меры, но ему, конечно, отказали. Думаю, Сурнай принял свою смерть с полной покорностью.

Стало понятно, что никого, кроме членов их маленькой группы, Палий не видел. Никакого незнакомца, передвигающегося на четвереньках.

– Тогда нам стоит идти, – взгляд Лема затуманился, голос собеседника начал доноситься из-за незримой пелены. Сначала он просто начал приглушаться, затем до слуха подпольщика стали доноситься лишь скупые обрывки фраз. А затем и они превратились в неразличимое бормотание. Тихое, далекое и совершенно неважное.

«Если они не хотят замечать его, то с чего мне замечать их? Всю дорогу сотрясали воздух разговорами о недалекости всех и каждого, а сами оказались слепыми, как новорожденные котята. Выходит, все, что Палий сказал тогда на болотах, чушь», – понимание этого простого факта настолько взбодрило Лема, что он даже улыбнулся. – «Значит, дело Конторы живет. Значит, близок день, когда исчезнет Демиругия партийная и родится Демиругия свободная, скинув с себя братоубийц Надзора. И Азимка давно обхитрила нерасторопные спецслужбы и увильнула у них из-под носа. А все это запугивание – глупый, неправдоподобный шантаж! Бутафория! Неправда!»

Из омута мыслей Лемора вырвала рука, развернувшая его к себе. Она принадлежала Хасару. Он что-то пробубнил, вглядываясь в лицо Лему заспанными глазами. Но подпольщику было все равно, что он там ворчит. Он опустил глаза на землю и увидел автомат Сурная. Не произнеся ни слова, он поднял оружие, перекинул его через плечо, развернулся и пошел в направлении, в котором скрылся Юшка.

Лем шел прочь от заваленного прохода. Каменные стены понемногу расступались перед ним. Лица коснулся мягкий шепот неожиданно теплого ветра. Он словно гладил изможденного путника по задубевшим небритым щекам. По бокам от широкой тропы, которая теперь не петляла между куч щебня и гравия, а уверенно тянулась вдаль, появились неуверенные пучки молодой зеленой травы. Чем дальше шел Лем, тем гуще и разнообразнее становилась зелень вокруг. Убаюканный ласковым летним воздухом, неизвестно откуда взявшимся во время поздней демиругийской осени, он почти плыл, не чувствуя земли под ногами. Безжизненные камни вокруг все больше покрывались жизнью. Неприветливый горный проход расширился и превратился в согретый солнцем сочный луг. Среди травяных зарослей то и дело стали попадаться на глаза сиреневые горошины цветущего клевера. По высокой траве ходили легкие волны, заставляющие зеленые колосья мирно покачиваться в такт умиротворенному дыханию природы. Выскочила на тропу и прошмыгнула на другую сторону небольшая полевка. В зарослях деловито завозилась рыжая, с медным отливом пустельга. Мир, полный жизни, купался в лучах приветливого солнца, безраздельно правящего высоким чистым небом.

Было похоже, что все картинки из книжек, которые показывал Лему в детстве отец, ожили и разбежались по округе. Подпольщик почувствовал, что солнце греет не только его задубевшие за время похода пальцы, тепло проникло внутрь, куда-то в область груди, и заматеревшая душа начала оттаивать. Он физически ощутил, как рубцы на ее поверхности, воспаленные и не зажившие, успокаиваются и покрываются слоями покоя. В голове начали затуманиваться и понемногу испаряться неприятные воспоминания. Вот улетело последнее напоминание о застенках Надзора. Память перестала хранить этот эпизод, погрузив все произошедшее в те страшные дни в непроглядный сумрак. Лем перестал содрогаться, вспоминая об этом, глубокий рваный порез на его душе разгладился, словно его никогда и не было. Забылась музыка маленького призрачного скрипача Сашки из Мертвого Города. Мелодия, от которой сердце сдавливали раскаленные клещи и заставляли его надрывно кровоточить, растворилась без остатка. Волны на озере памяти разгладились, даря долгожданный душевный отдых.

Утоптанная тропа сама стелилась под ногами. Лем плыл вперед, не чувствуя мозолей на ногах и недавней усталости. Теплый ветер подхватил его, расслабляя натруженные за время пути мышцы, и понес вперед. Мягкий зеленый ковер, укрывающий подножья гор, стелился всюду, насколько хватало глаз. Встречаясь с отвесными скалами, он редел и уступал место бастионам природной крепости Хребта. Гранитные породы причудливыми формами украшали горные тропы, ведущие в никуда. Зазубренные шпили тянулись к небу в бессильных попытках достать до него. На самых их концах темнели гнезда орлов. Именно они были подлинными хозяевами этих земель. Парящими властелинами над всем Хребтом. Они могли с легкостью добраться до самых высоких скал, а затем, стремительно пикируя, мгновенно оказаться у их подножий. Гордые и властные птицы. Но сейчас, как ни странно, их не было видно в бездонном синем небе. Лишь смутные силуэты, едва различимые на фоне серых скал вдалеке, намекали на вездесущее присутствие хозяев этой земли.

К концу дня, который прошел в практически непрерывном переходе через Хребет, горные массивы расступились так же резко, как и начались. Вообще, Хребет оказался довольно странным своей геометрией, горы начинались по одной границе, которая представляла собой прямую, и, как оказалось, заканчиваются так же. Но Лема это мало заботило. Кто угодно забудет обо всем на свете, если увидит то, что увидел молодой подпольщик. Солнечный диск, налившись багровым светом, чинно спускался с небесного пьедестала к линии горизонта. Тропа, которая вела путников через горы, с разбегу врезалась в рощу. Деревья, крепкие, дышащие жизнью, шелестели своими высокими кронами где-то далеко наверху, прощаясь с могучим солнцем. Последние закатные лучи, дарящие мимолетное тепло, стреляли сквозь листву оранжевыми искрами. Задорно, маняще.

Республика Кант встретила незваных гостей из Демиругии во всеоружии. Поражаться было чему, ведь с рождения ни один демиругиец не видел ни одного высокого дерева. Все забытые, заросшие кустарником и хмурой крапивой парки, состоят из хилых деревьев неизвестной породы. Они худые, изможденные и задавленные, под стать жителям городов. Кора их серая и гладкая, а ветви – кривые и крючковатые, словно пальцы древней старухи.