Дэвид Вонг - В финале Джон умрет [издание 2019 г.]

Телетрансляции из Говно-Нарнии прекратились.

Заснул я только через четыре часа.

Посадить Эми в самолет удалось только через пару дней. Наутро буран утих, но непогода сбила расписание рейсов, да и лесбиянки не сразу ответили. Правда, они чуть с ума не сошли от счастья и, похихикав около часа по телефону, договорились о том, что встретят Эми в аэропорту Солт-Лейк-Сити. Девушки жили в Миллкрике, а это совсем рядом.

Эти два дня до того момента, когда Эми уехала – по-видимому, навсегда, – мы были заняты, поэтому серьезных разговоров с ней я избежал. Я убрал кучу снега с тротуара и даже расчистил тропинки вокруг дома для Молли. Мы повезли Эми по магазинам, и она купила сумки и несколько свитеров: убедить ее в том, что Юта – не гористая, обледенелая пустошь, и что зима там длится не круглый год, мы не сумели. Я вернулся на работу в «Уолли» и закончил проект, который долго откладывал, – наклеил ярлычки от воров на все наши DVD: не хотелось, чтобы эта монотонная, страшная работа досталась кому-нибудь другому после того, как я покончу с собой.

В среду Эми собрала вещи, и я повез ее в Международный аэропорт города Неназванный, который находился в трех часах езды от центра. Я умолял Джона поехать с нами, избавить нас от неловких ситуаций, но его бригада ремонтировала стену местного ресторанчика, которая обрушилась под весом упавшего на нее дерева. Несколько раз во время поездки Эми спрашивала, все ли у меня в порядке; я отвечал: «Разумеется!» – и делал музыку погромче.

Мой план почти удался. Я внес ее сумки, и началась бесконечная аэропортовская канитель. Эми взяла посадочный талон, мы сдали вещи в багаж, и охранники разъяснили нам, что дальше могут идти только счастливые обладатели посадочных талонов. Я попрощался с Эми, пожелал ей счастливого полета, и тут она психанула: обхватила меня за шею, стала плакать мне в рубашку, говорить, что я спас ей жизнь, и если со мной что случится, то она не знает, что с собой сделает – и прочую чепуху. А потом взяла с меня обещание, что я буду беречь себя. И я пообещал – слова сами с языка сорвались.

Эми сделала шаг назад, вытерла слезы и спросила:

– Точно?

– Да.

– Не забывай.

Я ткнул в нее пальцем.

– Эй, говори про меня, что хочешь, но слово свое я держу.

– А вы навестите меня в Юте? Я серьезно. Если не приедете, я разозлюсь.

– Конечно, приедем, Эми. Мы с тобой будем жить в одной комнате, а Джон может спать с лесби…

– А за Молли присмотришь? А о моем доме позаботишься?

Под словом «позаботишься» она подразумевала «уничтожишь». Мы говорили с ней об этом и пришли к выводу, что дом нужно сжечь. Не сошлись только в одном: я хотел представить пожар как несчастный случай, чтобы получить деньги по страховому полису. А Эми, наоборот, хотела аннулировать страховку и в открытую спалить дом.

Мы поцеловались и наговорили другу разных сентиментальностей, которые показались бы глупыми всем, кто там не был. Потом я ждал, пока она сядет на самолет. Эми прошла через рамку металлоискателя, сняла обувь, позволила себя обыскать, и все такое. Потом она ушла, самолет взлетел и превратился в точку в небе – а я все смотрел и смотрел из окна терминала. Я не плакал. Попробуй доказать, что это не так, кретин.

Я побрел к выходу и тут заметил, что за мной увязалась какая-то девочка лет пяти, не больше – пухлая, с длинными светлыми волосами по пояс. Я шел, она не отставала; я остановился – она тоже. Она не сводила с меня глаз. В конце концов я повернулся и уже хотел спросить, не заблудилась ли она, но тут девочка встала на четвереньки, а затем легла на живот.

Я недоуменно пожал плечами и собирался уйти, но в эту секунду она змеей скользнула к ближайшей стене, шевеля плотно сжатыми ногами, словно хвостом, открыла головой дверь и протиснулась в мужской туалет.

Я, конечно, пошел за ней. В туалете девочка растаяла, превратившись в лужицу черной маслянистой жидкости. Мрак поднялся, обрел форму, и я понял, что допустил ошибку.

Увидев, что два парня у писсуаров не обращают внимания на происходящее, я попятился к выходу. Внезапно черный силуэт прыгнул на меня, и на секунду глаза мне застила тьма.

Воздух вонял. Я стоял в хлюпавшей холодной жидкости, которая доходила мне до лодыжек. Вытянув руку, я коснулся металлической стены. Вокруг все грохотало, пол кренился. Я моргнул. Мне показалось, что я нахожусь в комнате без дверей, но все, что я видел – это две крошечных оранжевых точки. Глаза тени. С ужасом я понял, что из противоположного конца комнаты на меня таращится черная тварь.

– Где мы? – спросил я, скорее для того, чтобы выяснить, может ли существо говорить.

Ответ я получил – в виде картинки, а не фразы. За долю секунды в моем мозгу возникло идеально четкое изображение авиалайнера и той точки под салоном, где располагался огромный бак с топливом. Я стоял в центральном топливном баке пассажирского самолета. Жидкость под ногами – авиационный керосин. Кроме того, я точно знал, что на этом самолете летит Эми, и что я нахожусь всего в нескольких футах от нее и того пассажира, с которым она, скорее всего, по-дружески беседует.

Странно, что моей первой мыслью было не «Я действительно нахожусь здесь?», а «В бак забыли залить горючее». Затем я получил ответ – этот бак часто оставляют пустым, все зависит от расстояния и загрузки. Потом я подумал, что вести телепатические переговоры с тварью – мерзко, и попытался скрыть от нее свои мысли.

Тень, словно облачко дыма, подгоняемое ветерком, подплыла к здоровому аппарату, свисавшему с потолка, – наверное, это был инструмент для измерения количества горючего. Пары топлива обжигали глаза, нос и легкие. У меня закружилась голова. Тень обвила черную конечность вокруг трубки, внутри которой, вероятно, находился провод. Затем существо почти любовно погладило трубку, и из нее полетели искры.

Я завопил.

– Помню свет, жару и шум – такой шум, словно с горы несется лавина, – сказал я, повернувшись к Арни.

Я сосредоточился, пытаясь вспомнить весьма реальное ощущение, как за миллисекунду моя плоть испаряется, а кости превращаются в уголь. Но, если честно, не смог. Ощущение казалось призрачным, зыбким, словно воспоминания о хомячке, который жил у меня, когда мне было пять лет, – том самом сбежавшем хомячке, которого сожрала черепаха. Я не могу представить себе этого хомячка, но точно знаю, что он существовал. Бегал он не очень быстро.

– А потом, – продолжал я, – все стало прежним. Я снова был в темноте, в ледяной вонючей жидкости, которая впитывалась в ботинки и носки. Ощущение, мягко скажем, странное – ведь в ту секунду я отчетливо помнил, что взрыв произошел, и точно так же ясно осознавал, что его не было.