Дэвид Вонг - В финале Джон умрет [издание 2019 г.]

Похоже, это сбило Арни с толку – и понятно.

– Так самолет упал или нет?

– Нет. – Я помолчал, а потом добавил: – Не упал. Пока.

Арни еще больше запутался, но терпеливо ждал разъяснений. Хорошие репортеры держатся до последнего.

– Когда я стоял там, во тьме и смраде, в моей голове возникла четкая и ясная мысль – голос твари, тени. «Эта секунда – вечность», – сказала она. И я понял, что каждая секунда – это вечность, и что твари могут в любое время вернуться туда, во влажное, вонючее брюхо самолета, закоротить провод или открутить какой-нибудь вентиль и взорвать Эми вместе с двумя сотнями пассажиров. Но это не так уж и странно, да? Вы едете на прием к врачу, чтобы узнать результаты рентгена, и молитесь: лишь бы не рак. На самом деле вы просите Господа о том, чтобы Он изменил прошлое, вернулся на несколько месяцев назад – в тот день, когда снимок еще не сделан, в тот день, когда вы даже не обращались к врачу, – и помешал опухоли образоваться.

– Только здесь все наоборот, да? – спросил Арни, кивнув. – Это угроза: они говорят вам, что могут вернуться в прошлое и сделать что-то плохое, вычеркнуть девушку из уравнения. В любое время. А потом вы просыпаетесь, смотрите на пустую постель и говорите: «Ох, какая жалость, что много лет назад Эми погибла в авиакатастрофе». И видите, что заголовки газет изменились, что все эти люди исчезли, что историю подправили – изменили так, как нужно тварям.

– А до вас доходит, Арни, – сказал я. – Пусть и не сразу, но доходит.

– И смысл этого послания, – продолжал он, – в том, чтобы вы отвязались от них. Иначе зачем угрожать? Вы не должны мешать их планам, иначе тени вернутся и вырежут Эми из потока времени.

Я попытался что-то сказать, сглотнул и, наконец, выдавил:

– Понимаете, я облажался. У меня не было ни родных, ни денег, ни карьеры, вообще ничего. Что они могли мне сделать? Что они могли у меня отобрать? С появлением Эми все изменилось. Теперь я у них на крючке, теперь я у них в руках. Когда она смотрит на меня своими зелеными глазами, мне кажется, что спасение мира – просто голливудский бред. Все, что я могу – спасти этот крошечный кусочек, уголок, в котором нахожусь я и девушка. И каждый раз, когда мне в голову приходит эта мысль, откуда-то доносится смех. Твари смеются. Типа, шах и мат, игра окончена.

– Значит, вы ее не съели? – спросил Арни.

– Что?!

– Значит, вы так и не стали монстром и не съели ее?

– Нет, в монстра я не превратился. – Я подумал немного и добавил: – Насколько мне известно.

– Но превратитесь?

Я пожал плечами. Арни выдохнул, затем встал и отряхнул брюки.

– Не знаю, как это прозвучит после того, что вы только что рассказали, но мне кажется, что вы должны это услышать, – сказал он.

– Арни, неужели вы готовы выложить мне все? Назвать причину, по которой приехали сюда? Я вам честно скажу: если вы напишете обо всем этом статью, получится полный отстой.

– Давайте предположим, – начал Арни, – что тени действительно существуют. Я в этом сомневаюсь, но допустим.

– Ага, ага.

– Предположим также, что время не является одним и тем же для них и для нас с вами. И то, что – по вашим словам – они в состоянии выдернуть вас из прошлого и настоящего так, что все будет шито-крыто.

– Ну. – Я нетерпеливо помахал рукой, подгоняя его.

– Насколько, по-вашему, они могут углубиться в прошлое? Могут ли они убрать того, кто нашел лекарство от полиомиелита?

– Ой… Не… не думаю.

– Допустим, что все события, словно звенья одной цепи, взаимосвязаны. Тени действуют на парня, который тридцать лет назад вытащил Билла Гейтса из разбитой машины. Делают так, что этот парень не появляется на свет и поэтому не может спасти Гейтса. Билл Гейтс умирает в детстве, а завтра мы просыпаемся в мире, где все работают на «макинтошах»?

Я содрогнулся.

– Ой. Не знаю, Арни. А вы знаете?

– Ранее вы упоминали, что на телевизоре у вас есть коробка, с помощью которой вы играете в игры, где нужно бродить и стрелять в людей?

– Ну, она есть у Джона – целых шесть, если считать те, что лежат в шкафу. «Playstation», «Xbox» и все остальные.

Арни кивнул.

– Названия мне ничего не говорят. Скажите, эти штуки не кажутся вам странными? Когда вы играете на них, у вас не возникает странное ощущение?

Я пожал плечами.

– Не знаю. В общем, нет.

– Впервые одну из этих игровых машин я увидел месяц назад, – сказал Арни. – И внезапно они появились у всех.

Он сделал паузу. Я молчал.

– У меня есть племянник, – продолжил Арни. – Ему одиннадцать лет, он любит комиксы, радиоуправляемые машинки и фильмы с Робом Шнайдером. Пару недель назад я прихожу домой и вижу, что он сидит на диване, наклонившись вперед, словно в трансе. Я никогда еще не видел такого сосредоточенного ребенка. Никогда. А в руках у него пластиковая штука с кнопками, и он молотит по ним изо всех сил. Я поворачиваюсь к телевизору, и меня едва не выворачивает наружу. В нижней части экрана – ствол пушки; из дула вырываются вспышки, выстрелы рвут людей в клочья. Все залито кровью. И вдруг я понимаю – и при этом у меня такое чувство, будто я съел что-то тухлое, – что пушкой управляет мой племянник. Черт побери, он сидит и играет в симулятор убийцы. Тут заходит его мама и говорит сыну: «Поздоровайся с дядей Арни». Она смотрит на телеэкран как ни в чем не бывало, словно это нормально, когда ребенок делает то, отчего новобранцы на войне блевали. Смотреть на человека – а люди на экране выглядели такими же, как и мы с вами, – смотреть на человека, нажимать на спусковой крючок, видеть, как он падает, и даже не содрогнуться при мысли о том, что ты кого-то убил…

Арни вытер пот со лба.

– На войне со мной служили несколько бессердечных ублюдков – таких, знаете, уличных парней, которые смотрят по-особому, парней, которых в детстве каждый день лупили перед сном. Даже они, эти жестокие ребята, застывали на месте, когда им впервые приходилось нажать на спусковой крючок и выстрелить в живое существо.

– Ну да, там хватает насилия, но ведь это же просто игры… – начал я.

– Прочистите уши, Вонг. Я не говорю, что эти игры появились давно, а я, старый пердун, их не замечал. Эти игры, эти устройства месяц назад еще не существовали, а теперь они повсюду, на каждом телевизоре – спросите у людей, и вам скажут, что они появились много лет назад. Я журналист, я путешествую, у моих родственников есть дети, я повидал мир и точно знаю, что раньше этих игровых ящиков в продаже не было, потому что продавать их – безумие. Но я начинаю замечать, как движутся тени, а в один прекрасный день обнаруживаю, что каждый ребенок приклеился к коробке, которая обучает его. И только скажите, что это не так. В каждом уголке страны, в каждом уголке мира миллионы детей часами учатся все быстрее нажимать на курок, все точнее стрелять, и становятся все более черствыми. Если это не обучение, если это не промывание мозгов, то я уж и не знаю, как это назвать. А в вашем мире, в вашей версии реальности, это никому не кажется странным? Серьезно?