Эмил Манов - Избранное

Тем временем мой отец скончался, и в Англии меня уже больше ничто не удерживало. В результате всего, о чем было сказано выше, моя жена оставила меня. Дети выросли и сами зарабатывали себе на хлеб. В том же году я сел на судно, чтобы отправиться на поиски уининимов. Когда мы достигли той широты и долготы, куда нас ранее отнес тайфун, я попросил, чтобы мне дали лодку и немного провианта, расплатился за это последними своими фунтами и поплыл куда глаза глядят. Я не знал, где точно находится желанный остров, к тому же течение увлекло меня на тысячи миль от предполагаемых мест. И если я все-таки попал во второй раз в Страну уининимов, то только благодаря провидению: эта страна тоже уплыла на тысячи миль и в том же направлении…

— Да ну? — не сдержался я. — Как это уплыла?

— А так… Оказалось, что остров уининимов не остров — я невольно ввел в заблуждение и себя, и своих читателей, — а материк. Плавающий материк, мистер Драгойефф. Тот самый, на котором находимся и мы с вами.

— Боже! — воскликнул я. — Неужели он и сейчас плывет?

— Конечно. Если у вас нет навигационных приборов, вы никогда не сможете определить, где находится Уибробия. Сегодня она здесь, завтра там, сегодня возле Флориды, завтра около Гренландии, на следующий день неподалеку от Филиппин или за Северным полярным кругом. Она неуловима, и человек может попасть сюда только случайно.

— Но здесь такой постоянный климат! — удивился я.

— О, для уибробцев это не проблема. У них есть, как это называется… да, материковая климатическая установка… Итак, я снова оказался в благословенной Стране уининимов. Вы ведь так подумали, да? Увы, год дем! Увы, двести тысяч ведьм… Это была уже не Страна уининимов. Это была страна уибробцев….

— Но, боже мой, что же случилось?

— Приблизительно то же, что произошло с лошадьми в Англии. — Капитан тяжело вздохнул и зажег свою трубку. — Правду я узнал от одного уининима, еще не потерявшего дара речи. Может быть, от того же самого, с которым говорили и вы… Пока меня не было, плавающий материк каким-то образом собрал на своей территории лилипутов, бробдингнежцев, глаббдобдрибцев и остальные народы, о которых я упоминал. И произошло смешение рас. Как бы невероятно это ни выглядело, первыми приступили к смешению мои прекрасные и добродетельные уининимы. Развращенные сожительством с еху, они начали без разбора совокупляться со всеми прочими, и главную роль в этом играли, естественно, ненасытные кобылы — уининимки.

Только лилипуты из-за своих маленьких размеров не участвовали в смешении. Большинство из них было растоптано в свалке и лишь немногим удалось укрыться в кротовых и мышиных норках; позднее их оттуда вытащили уибробские правители, которые нуждались в советниках. В своем первоначальном виде сохранилась и одна группа уининимов. Но от великанов-бробдингнежцев не осталось и следа. Часть из них участвовала в столпотворении, другие — вымерли от загрязнения воздуха, остальные просто уплыли в глубь океана и утопились…

Охваченный грустными воспоминаниями, старый путешественник умолк и почесал правую ногу, забыв, что она деревянная. Потом внезапно изверг несколько староанглийских морских ругательств, которые я лучше не стану приводить, и продолжил свой рассказ. Я передам его своими словами.

Теперь мы знаем, как появилась новая раса уибробцев. Из признаков своих многочисленных прадедов и прабабок они лучше всего сохранили признаки еху, из-за чего я вначале, при встрече с Броб и Нэг на берегу Лаггривер, по ошибке причислил их к человеческой расе. Однако, вопреки очевидности, они называли себя у и б р о б ц а м и от у и (н и н и м) и б р о б (д и н г н е г), чтобы выглядеть как потомки лошадей и великанов.

Вначале капитан Лемюэль был свидетелем истинного хаоса — того самого, что предшествует возникновению любой цивилизации. Уибробцы жили стадами и обитали в ямах, вырытых в земле, потому что копыта и двуперстые руки мешали им лазить по деревьям. В те времена они еще были мясоедами и питались, преимущественно поедая друг друга. Позднее одно из стад, отличавшееся наиболее крупными и тяжелыми копытами, подчинило себе более легкокопытных, заставило их работать на него, и так возникло Уибробское государство.

Среди самих крупнокопытных, разумеется, тут же началась междоусобная война. Долгое время они убивали друг друга камнями, перегрызали горло, протыкали стрелами, копьями и прочим оружием, которое нужды прогресса заставили их изобрести, резали и душили друг друга, как могли. На эту борьбу были мобилизованы и легкокопытные, которые, собственно, и понесли больше всего потерь по принципу: паны дерутся, а у холопов чубы трещат. Наконец, материк был разделен на две части — Уибробию и Бробдингуйю, и внешне мир был восстановлен, но в самих государствах грызня продолжалась, и нависла угроза исчезновения всех их подданных о лица земли. Именно тогда, полагал мистер Лемюэль, был издан эдикт об удалении клыков и обязательном вегетарианстве.

В этот период истории Уибробии Лемюэль уцелел только потому, что его внешний вид и возраст не вызывали у новой расы активности слюнных желез. Введение вегетарианства вселило в него новые надежды. Но вскоре он увидел, что копыта делали то же полезное дело, что и прежние клыки, и, движимый христианскими чувствами, попытался разъяснить уибробцам десять божьих заповедей. Они выслушали его с интересом, согласились с ним и по-прежнему продолжали убивать, прелюбодействовать, красть без зазрения совести и т. д.

Лемюэль подумал, что причиной такой невероятной невосприимчивости является невежество уибробцев — у них не было письменности, и они объяснялись между собой только при помощи ржания и фырканья — и научил их человеческой речи, чтению и письму. В знак благодарности уибробцы украсили его изображениями фасады первых уибробских библиотек, а в Уиброб-сити ему еще при жизни поставили памятник.

Но как убедился немного спустя наш просветитель, каждое доброе дело в Уибробии обладало свойством незамедлительно оборачиваться бедой. Членораздельная речь вместо того, чтобы объединить уибробцев, еще больше ожесточила их, а от уибробской печати разнеслось такое зловоние, что даже еху начали подыхать в своей резервации. «Вот видите?» — сказали власти и тут же запретили печать. Пытались отменить эдиктом и членораздельную речь, поскольку она часто посягала на честь королевского двора (Уибробия еще была королевством), но было уже поздно. Тогда ввели закон, по которому за оскорбление величия уибробского народа не только вольностью словесной, но и малейшим непочтительным подмигиванием в сторону дворца полагалась смертная казнь.

Ирония судьбы тут же дала о себе знать. Первым попал под юрисдикцию нового закона тот, кто дал возможность уибробцам писать законы: капитан Лемюэль был обвинен в оскорблении величия путем предумышленного внедрения в стране устной и письменной речи.