Эмил Манов - Избранное

Несчастный капитан, оказавшись перед Великим судом, ссылался на Конституцию, по которой законы не имеют обратной силы. Но ему ответили, что, когда создавалась Конституция, его казус случайно не был принят во внимание, и за это упущение, между прочим, трое ее создателей были повешены, и закон по отношению к ним тоже имел обратную силу.

Пока шел процесс, изображение капитана-просветителя на фронтонах было выковыряно или замазано уибробским навозом, а его статуя в Уиброб-сити была торжественно опрокинута и вдребезги разбита. Огромные толпы уибробцев под предводительством своих шефов и боссов осаждали суд и свирепо били копытами по мостовой. В толпе возник спор по поводу того, какому виду казни предать преступника, и это чуть не привело к междоусобицам. Правительство поспешило объявить, что капитан будет подвергнут последовательно всем возможным видам казни. Народ успокоился.

— Все — от короля до последнего оборванца — были очень ожесточены, — усмехнулся в этом месте своего рассказа мистер Лемюэль. — Они были особенно беспощадны, потому что знали, что я невиновен. Они знали, что в своих бедах виноваты сами — и тем более строгие указания давал суду король, и тем более свирепо ревела толпа.

Приговор был оглашен. У Лемюэля спросили о его последнем желании. Корректный, как немногие из англичан, он прежде всего принес извинения: королю — за то, что невольно причинил ущерб его высокому авторитету; суду — за напрасно потраченное им время; нации — за то, что подарил ей слово, не подумав о том, к каким печальным последствиям может привести столь поспешный поступок. Потом он выразил свое последнее желание — попросил приготовить ему бифштекс и дать пинту виски.

Это поставило власти в затруднительное положение. Но иногда закон является законом даже в Уибробии — и через несколько дней, постигнув с помощью самого Лемюэля, что такое бифштекс, ему доставили кусок полусырой конины. Но уибробцы ничего не знали ни о висни, ни о способе его приготовления. И разрешили осужденному сделать все самому. Лемюэль попросил дубовый бочонок, торбу ячменя, воды и еще кое-какие мелочи. Потом он оставил виски бродить, а для этого требовалось немало времени.

Последнее желание мистера Лемюэля спасло ему жизнь. Пока виски доходило по шотландской технологии, народ забыл о процессе, гнев короля поутих, а министры начали пожимать плечами, показывая тем самым, что они абсолютно не причастны к этой истории и что если когда-нибудь потребуется отвечать… И вот один из придворных лилипутов, тайный советник первого ранга, воспользовался ситуацией, чтобы выпросить у короля помилование Лемюэлю. Этот лилипут случайно обладал чувством благодарности и вспомнил, что однажды капитан спас ему жизнь. Это произошло на одном из ежегодных парадов уининимов в Уиброб-сити. Лемюэль еще не был преступником и любовался парадом из-под балдахина короля и его сановников. В самый торжественный момент один из дефилирующих коней, белый в яблоках, при команде «голову направо» вырвался из рядов, устремился галопом к балдахину и пустил струю к высочайшим ногам Его Величества. Возникла паника. От нее пострадали, в сущности, только советники-лилипуты: одних конская струя утопила, других только сбила с ног, третьих намочила с головы до пят. Лемюэль успел вовремя схватить одного из них и, обтерев о полы своего сюртука, поставил обратно к ногам короля. За свою верность лилипут был награжден «Золотым копытом Уининима» и Подковой к нему, а мистер Лемюэль — медалью за гражданские заслуги.

Таким образом, старому путешественнику была дарована жизнь и он был отправлен навеки в Энсестрел стейбл.

— А конь? — спросил я. — Что стало с конем белым в яблоках?

— Я ждал этого вопроса, — мистер Лемюэль улыбнулся своим беззубым ртом и поднялся со скамьи. — Сначала с конем ничего не сделали. В ту эпоху лошади сохраняли кое-что из нравов уининимов и поспешная расправа с ним могла вызвать в столичном гарнизоне бунт. Но проступок не был забыт, о, нет, мистер Драгойефф, это не входит в обычай королей. Мой процесс был использован, чтобы расправиться и с несчастным конем. Одним словом, именно из его левого бедра и был приготовлен мой последний бифштекс.

— Бифштекс оказался вкусным? — поинтересовался я.

— Среднего качества, — ответил капитан и выбил трубку.

Он окончил свой рассказ и не пожелал добавить больше ни единого слова. И поскольку уже светало, мы отправились спать, то есть я — спать, а капитан Лемюэль — бодрствовать.

После этой ночи, приобщившей меня к странному житию мистера Лемюэля, я начал в еще более ускоренном темпе привыкать к жизни в Энсестрел стейбл. Если примирился такой много испытавший и выстрадавший путешественник, то почему бы не примириться и мне? Да и уибробские обитатели конюшен стали мне вроде бы милее. Правда, я теперь видел в их лице просто модифицированных еху, но этот факт, вместо того чтобы меня оттолкнуть, еще больше сблизил меня с ними, и, в отличие от капитана, даже и не смотревшего на них, я со многими подружился. Лина, со своей стороны, привыкла спать на ржаной соломе, купаться вместо ванны под дождевыми каплями и болтать на припеке с уибробками из соседних конюшен. Мы были почти счастливы.

Чего нам на самом деле не хватало? У нас было теплое и удобное стойло, ежедневный корм, приобрели мы и приятелей… Правда, Энсестрел стейбл был окружен колючей проволокой и неприступными горами — но где в мире найдешь место без ограды? Разве наше тело не ограждено кожей, из которой мы при самом большом желании не можем вылезти? Разве жилища наши не ограждены стенами, улицы — жилищами, города — законами о прописке, государства — границами и барьерами, земной шар — холодным космическим пространством? Разве без оград человек остается человеком? К ним он привыкает еще в пластмассовой детской коляске, в которой его катает мама, и это уже подготавливает его к последней, столь же тесной ограде из сосновых досок. И только глупцы пытаются перепрыгивать через ограды — или чтобы навестить жену соседа, или чтобы возвыситься в обществе, или чтобы предпринять кругосветное путешествие… Всуе, разумеется, поскольку человек не может быть свободен от самого себя.

Этот научный подход к проблеме свободы всегда обеспечивал мне душевное равновесие, которому завидовали мои приятели. И я был очень удивлен, когда вдруг ночью, уже весной 1973 года, я проснулся от какого-то странного беспокойства. По моему лицу прогуливались слепни, но не это меня разбудило. К ним я уже привык, и мне даже доставляло удовольствие, когда они ползали по мне. Осознав это, я подумал, что если бросить человека голодным львам и они, вместо того чтобы съесть его сразу, примутся откусывать каждый день по бифштексу а л’англе от его бедра, то он, человек, и к этому привыкнет…