Александр Колупаев - Завещание великого шамана. Книга 2

— Слушаюсь, о великий! Нам нужно поручить плавщикам металла изготовить металлические ленты для дороги. Если проложить такие вдоль побережья и пустить по ним повозку с пушками, то ни один корабль не сможет причалить к берегам нашей славной империи!

— Это отличная идея! Но все в руках этого прожектера и ученых университета!

Епископ ордена святителей, правая рука самого великого Фарана, монсеньор Жедал, осторожно обмакнул заточенное перо в небольшой глиняный горшочек с черной тушью. Примерился к бумаге, красивый все — таки у него почерк, не зря наставник, захватив его немытые патлы, тыкал носом в каждую закорючку! Легат Жедал вздохнул, и перо продолжило легко скользить по бумаге:

«…— более всего, ваше святейшество, я беспокоюсь о сближении, не побоюсь этого слова — дружбе, между учителем Алексом и этим, спесивым индюком Михатем, послом и шпиком Либраны. Действуя привычными методами: как-то подкуп слуг Алекса, „сладкую приманку“ в виде девочек храма любви, мне так и не удалось выяснить, о чём они договорились».

— Перо не достаточно остро заточено! Эй, там! — епископ дернул витой шелковый шнурок. За стеной звякнул колокольчик. Вошел монах, молча поклонился и, смиренно сложив руки, стал ждать приказаний.

— Брат мой по вере, очини с десяток перьев, эти поистерлись, — лукавил посол ордена, это была не совсем правда, перо было острым, а вот мысли в голове у мудрейшего епископа были туманны. Кроме того, они скакали, словно резвые зайцы по свежескошенному пшеничному полю.

Жедал встал, заложил руки за спину и зашагал по комнате. Эта привычка сохранилась у него с молодых лет. Атаман маленькой, но очень лихой и удачливой шайки разбойников, по кличке Хитрый Глаз, приобрел её в королевской тюрьме, куда угодил, попавшись на «сладкую приманку». А попросту — взяли его тепленьким в постели своей любовницы и по совместительству тайной осведомительницы Ордена.

Вот точно так же метался он по камере, словно вольный лайм, пойманный хитроумным охотником в прочную ловушку. Мысли лихорадочно перебирали всевозможные способы спасения, а сердце пылало праведным гневом мести к коварной обольстительнице. Пришедший в камеру священник смиренно подал ему томик с толкованиями священных скрижалей и, очертя очищающий знак, собрался было уходить, когда вчерашний атаман и завтрашний висельник, обратился к нему:

— Святой отец, могу ли я пожертвовать на нужды монастыря толику своих богатств?

Услышав о богатстве, монах замер:

— А как велика эта толика?

— Я хотел пожертвовать от всего десятину, да не знаю, как это сделать. Ведь без меня никак не сыскать сокровищ. Вот если бы нашелся достойный монах и похлопотал бы за меня перед святым синодом о приобщении к вере, то я бы все свои богатства завещал ордену и его главе — мудрейшему Брасу, да святится его имя….

— Да святится…, — начал было словославия монах, но потом, вспомнив, что такие слова можно обращать только к королевским особам, осекся, помолчал и изрёк:

— Сын мой, твои слова полны истинной веры, а мысли чисты и глубоки в раскаянии и служении Ордену и вере! Властью данной мне Орденом, я приостанавливаю казнь на три дня и доношу твои слова до ушей великого Браса. Только он, мудрейший и справедливейший, может приобщить тебя к истинной вере!

— Скажи свое имя, святейший! — арестант прижал лицо к железу решетки, словно намереваясь глотнуть воздух свободы.

— Мое имя — Фаран. Запомни его, преступник, и ни с кем более не веди разговоров о твоем богатстве!

— Слушаюсь тебя, святейший! — атаман Хитрый Глаз знал, как падки на лесть издерганные капризами владыки ордена его монахи.

Ближе к полуночи надежда сменилась унынием, и атаман задыхался, словно веревка палача уже стиснула его горло. Поэтому утром, когда загремел засов его камеры, он еле встал на ноги. Вошел стражник и принес ему миску чечевичной похлебки и ломоть хлеба. Еда! Это был знак — сегодня его не казнят, смертникам еда не положена. К расходам королевской казны служки относились бережно. Только к исходу третьего дня появился тот самый монах — Фаран, королевский преступник, крепко запомнил его имя!

— Вот булла короля, да святится его имя, — Фаран строго и даже с небольшим раздражением посмотрел на плененного атамана, тот собрался было произнести приветствие королю, но, встретив суровый взгляд монаха, осекся. Фаран ткнул в его сторону свитком:

— Эта бумага предписывает тебя, подлый вор и убийца, перевести под более надежную охрану — в Башню Мрака.

У соискателя монашего сана сердце ухнуло вниз: из Башни Мрака выход был только один — в могилу.

Фаран придвинулся почти вплотную к арестованному и тихо произнес:

— До места ты не доедешь, мои люди освободят тебя по дороге. Но учти, одна треть твоего богатства — мне! На организацию твоего побега я сильно поистратился. Вот тебе вторая бумага, по ней ты крупный торговец лошадьми, и в знак скорби по усопшей безвременно супруги своей, добровольно жертвуешь все нажитое тобой Ордену. А сам уходишь в монастырь — послушником.

— Святейший Фаран, а нельзя мне сразу в монахи?

— Чтобы стать монахом, нужно знать много мудростей и разбираться в толковании священных скрижалей. Прояви усердие, и Орден не забудет твоего дара.

Жедал, такое имя значилось в фирмане, что принес монах, спасая его от верной гибели, быстро понял главное — усердие и повиновение в монастыре замечалось и ценилось высоко. Уже через год он добился значительных успехов в толковании святого писания и на схоластическом диспуте затмил своим красноречием даже двух епископов Ордена. За что был удостоен лобзания святейшей длани самого великого Браса, председателя синода. Но не это обрадовало бывшего атамана: рядом с его святейшеством он заметил Фарана, и его ободряющая улыбка вселила окончательную надежду на скорые изменения в судьбе послушника Жедала. Так и вышло.

Через полгода испуганный настоятель монастыря растолкал новоиспеченного монаха и протянул бумагу, свернутую трубочкой. Шелковый витый шнурок переплетал тугой рулон.

Жедал взломал печать, пробежал глазами текст и протянул документ настоятелю:

— Ваше святейшество! Позвольте поздравить Вас со столь высоким саном! Надеюсь, вы не будете в претензии к вашему покорному слуге и монастырю, приютившему Вас!

— Встань с колен, наставник Гуно! Прикажи принести лучшего вина и закусок к нему! Да не трясись: знаю я твои тайные слабости! Сегодня ты сгоняешь повозку в слободу и для меня, я давно не вкушал женских прелестей!

Жедал даже фыркнул от удовольствия, полученного воспоминаниями.

Ах, как давно это было! Целых двенадцать лет минуло с той поры. Но надо, надо писать отчет Фарану! Вот и он, уже даже в мыслях, не произносит ставшее привычкой: «его святейшеству Фарану». Не рано ли так вознесся бывший атаман Хитрый Глаз?