Елизавета Сагирова - Запад

— Девчонкам?

— Потом познакомишься, — отмахнулась Яринка, — нас тут много. И все в очередь к Бранко.

— Ну и не буду им мешать.

Яринка погрустнела.

— Вообще-то надо бы. Твои волосы. Они же…

Волосы! Машинально вскинув руку к голове, я наткнулась пальцами на жёсткие обожжённые сосульки и вспомнила вчерашний (или всё-таки позавчерашний?) день, когда, встав под душ, вместе с шампунем смыла и часть того, что осталось от моей былой шевелюры.

Прислушалась к себе. Сожаления не было. Да, мне нравились мои волосы такими, какими их сделали в салоне Оазиса — гладкими, как шёлк, струящимися, с озорными изумрудными пёрышками, запутавшимися в русых прядях. Но здесь нет салонов. Здесь нельзя ходить с распущенными волосами, с крашеными — тем более. Здесь меня в любом случае ждала бы только унылая туго заплетённая коса. Так о чём переживать? Тем более странно, что девчонки, о которых сказала Яринка, так рвутся к Бранко. Что он может для них сделать? В лучшем случае — подровнять кончики или выстричь чёлку.

Я уже хотела спросить об этом у Яринки, но меня остановил её взгляд. Пристальный, тревожный, с затаённым ожиданием. Первая мысль, конечно, снова была о плохом: от хороших новостей я уже отвыкла.

— Что?

Подруга покусала губу, но желание выговориться победило:

— Дайка, ты только не волнуйся. Михаил Юрьевич нашёл твоих родителей.

Над покатой крышей, куда мы с Дэном выбрались через чердачное окно, висела полная луна. Глядя на неё, я вспомнила, что, когда, спасённая из лап Бурхаева, только попала в этот дом, в один из первых вечеров здесь, видела в небе лишь половинку её. Выходит, прошло не больше двух недель? Верилось с трудом: казалось, что миновали месяцы, время тянулось невыносимо медленно, оно просто издевательски топталось на месте!

Дэн подал мне руку, хоть я и не нуждалась в поддержке. Да, крыша оказалась наклонной, но мы двигались по широкому горизонтальному коньку кровли, не рискуя соскользнуть вниз. Ладонь Дэна приятно грела, и я не захотела отпускать её, даже когда мы уже уселись на краю, свесив ноги вниз.

— Красиво? — спросил Дэн, опускаясь рядом и пытаясь поймать мой взгляд.

Красиво. Несомненно. Помимо плывущей по небу румяной луны, глаз радовала россыпь уютных разноцветных фонариков, светящих сквозь уже вовсю распустившуюся листву деревьев и кустов. Фонарики были везде: на газонах и на дорожках, на ветвях и на кованых оградах — престижнейший московский район Черешнино ночью особенно впечатлял. А учитывая, что трёхэтажный особняк с готичной крышей, в котором временно расположились мои друзья, возвышался над всеми окружающими домами, вид открывался завораживающий.

— Да, очень, — ответила я, но без особого энтузиазма. Совсем не этого ждала я сегодня от Дэна, не за этим подошла к нему, едва лишь друг появился на пороге. А появлялся он нечасто. Вместе с Яном, Игой, Михаилом Юрьевичем и другими здешними обитателями, Дэн больше находился в отъездах, о цели которых мне не было известно. Мне пока ничего не было известно, кроме того, что повторялось в ответ на все мои вопросы — я в безопасности. Остальные объяснения откладывались на потом. И ладно: я была готова мириться с любой неизвестностью, кроме одной — о своих родителях.

О родителях я помнила всегда, несмотря на всё то, что случилось и изменилось с нашей последней встречи. Я помнила, кто я такая и откуда, а следовательно, никогда не забывала и о них. Но в тот переломный день, когда Яринка сообщила мне чудесную новость, я поймала себя на осознании, что увидеться с мамой и папой уже не чаяла. Их образы не потускнели в моей памяти, но были неразрывно связаны с прошлым, с тайгой, с Маслятами. И представить их отдельно от всего этого я не могла. А тот факт, что ничего конкретного об их местонахождении никто мне до сих пор не сказал, лишь усиливал неверие в происходящее.

Конечно, я спрашивала! Я требовала и истерила! Но Яринка, чуть не плача, отвечала только, что не знает больше уже сказанного, Дэн твердил то же самое. Ян, Ига, другие парни и девушки, то появляющиеся, то исчезающие в этом огромном доме, вообще не понимали, о ком я говорю. Оставался Михаил Юрьевич. Но он появлялся здесь от силы пару раз в неделю, запирался в своей комнате, а на мой скулёж под дверью отвечал лишь, что всему своё время. А пока мне должно хватить знания о том, что родители живы, здоровы и на свободе. Этого знания мне пока и хватало: ровно настолько, чтобы не сойти с ума от неизвестности.

Сегодня, ближе к ночи, из очередной отлучки вернулся Дэн, и я предприняла новую попытку что-то разузнать, пусть не о самих родителях, но хотя бы о том, когда Михаил Юрьевич собирается поговорить со мной о них. К моему удивлению, Дэн не попытался уйти от ответа, а шепнул: «Пойдём, я тебе кое-что покажу». Обрадованная, я поспешила за ним, думая, будто это «что-то» наконец станет ответом на мои вопросы. Но Дэн привёл меня на третий этаж, к узкой лестнице, по которой мы попали сначала на чердак, а потом на крышу, где теперь и сидели под круглой луной. И, пусть тут было чудесно, я-то ожидала совсем другого!

— Только не поднимайся сюда одна, — попросил Дэн, по-прежнему сжимая мою руку. — Крыша бывает скользкой от дождя или от росы. И днём нельзя: лучше будет, чтобы соседи не видели посторонних людей.

— Дэн… — начала было я, но друг перебил:

— Подожди. Знаю, чего хочешь. Я потому и увёл тебя подальше от других, чтобы спокойно поговорить, чтобы никто не мешал.

— О чём поговорить? — я уже боялась надеяться.

— О твоих родителях. О том, где они и что нужно делать дальше.

У меня вырвался судорожный всхлип — одновременно облегчённый и обиженный.

— Но ты же говорил, что не знал!

— Я и не знал! — торопливо заверил Дэн. — Никто не знал, правда. У нас с информацией очень строго. Не потому, что не доверяем друг другу, а чтобы, если вдруг кто-то один попадётся, не сумел выдать других. Поэтому всего я тебе не расскажу при всём желании, хоть сам тут уже два года. Среди нас самый осведомлённый — Михаил Юрьевич: он мне и сказал про твоих родителей и велел с тобой поговорить.

— Почему не сам? Я так долго просила!

— Ему виднее, — уклончиво ответил Дэн. — Да и разве я тебе не ближе, чем он?

— Ближе, конечно, — я почему-то смутилась. Покосилась на Дэна. Действительно ли мы близки? Дэн для меня значил очень много, но за последние два года, что мы не виделись, он стал абстрактным: скорее идеей, чем человеком. Встретиться снова, конечно, оказалось счастьем, но это был уже другой Дэн. Этого Дэна я немного стеснялась — и не знала, сможем ли мы общаться просто и естественно, как раньше в приюте, когда вдвоём убегали в лес стрелять из рогаток.

Он поймал мой изучающий взгляд, и правильно его истолковав, грустно кивнул: