Елизавета Сагирова - Запад

— И что теперь?

— А теперь — самое сложное. Нужно попасть на тот берег.

Дульсинея Тарасовна всё не могла отдышаться после последнего пробега, но её голос оставался твёрдым.

— Амур широкий и быстрый. Как нам попасть на другой берег?

— По мосту, — дед Венедикт оглянулся назад, туда, откуда мы пришли, прислушался. Вертолёта не было слышно уже несколько минут. — Улетел, чтоль?

— Улетит он, как же, — Дэн по-прежнему нёс сумку из-под арбалета, но теперь повесил её на плечо. — А если и улетел, то в любой момент может вернуться.

— И вернётся, скорее всего, именно тогда, когда мы будем идти по мосту, — уныло согласился с ним Ян. — Другого пути нет?

— Другого нет, — дед Венедикт прищурился, словно заправский стрелок, — поэтому идти нужно немедля, пока ещё окончательно не рассвело. Выше нос, молодёжь, погода благоволит нам! Такой туман — редкая удача.

С этим было трудно не согласиться: чем светлее становилось вокруг, тем плотнее сгущалась облачная пелена, окутавшая землю. А здесь, в низине у реки, она была такой густой, что лежащая под нашими ногами дорога бесследно исчезала в ней уже метров через десять, а оставшиеся за спиной дома едва угадывались, да и то скорее памятью, чем зрением.

— Куда идти-то? — уныло спросила Яринка. Она выглядела измотанной, веснушки ярко выделялись на слишком бледной коже. — Ничего не видно.

— За мной идти, — дед Венедикт поправил рюкзак за плечами и сочувственно покосился на Дульсинею Тарасовну. — Может, отдохнуть надо? Если отдыхать, то только здесь, пока на открытое место не вышли.

— Обойдусь, — нетерпеливо отмахнулась мать Михаила Юрьевича. — В гробу отдохну. Двигаем уже.

И мы двинули сквозь молочную пелену.

Утро занялось пасмурное — наверное, я всё-таки ошиблась насчёт луны — но это тоже было везением. Встань над горизонтом солнце — и скоро от спасительного тумана не осталось бы и следа. А так он продолжал висеть над землёй, скрадывая пространство, приглушая звуки и надёжно укрывая от посторонних глаз наш маленький отряд. Мы шли парами. Впереди дед Венедикт, задававший всем темп, рядом с ним — Дульсинея Тарасовна: они время от времени о чём-то неслышно переговаривались. Следом шагали, держась за руки, непривычно молчаливые Ян и Яринка: их рыжие головы были единственными яркими пятнами в окружающей мгле. Мы с Дэном держались за ними, а одиноко замыкал процессию Белесый, постоянно отстававший и боязливо оглядывавшийся назад. Преследовавший нас вертолёт время от времени подавал голос, но уже издалека, где-то над другой частью города. Это позволяло надеяться, что дед Венедикт ошибся и на самом деле погоня понятия не имеет, где мы можем находиться. Если это вообще искали нас, а, скажем, не каких-нибудь беглых каторжников с шахты.

Всю дорогу слева тянулись заборы и гаражи, ещё в какие-то незапамятные времена исписанные неприличными словами и изрисованные странными ломаными рисунками, а справа в тумане плескала невидимая ещё река. Я шла понурившись, лишь изредка поднимая голову. Смотреть всё равно было не на что, а усталость давала о себе знать, несмотря на несколько часов отдыха, которые удалось урвать ночью. Почему-то больше всего из происшедшего за последние сутки мне запомнился мой короткий безнадёжный сон, в котором я проснулась на диванчике бывшего фудкорта, а Дэна рядом не было, его не было, не было, словно мы никогда и не встречались. Послевкусие этого короткого, но такого яркого сна никак не удавалось перебить реальностью, как это обычно бывает. Может, потому, что сама покрытая туманом реальность больше походила на сон, а может быть, приснившееся одиночество было тем, что меня больше всего страшило. Чтобы успокоиться, я снова и снова искоса поглядывала на Дэна, на его красивый профиль с упрямо сжатыми губами и тёмной, падающей на высокий лоб чёлкой, на серые, неотрывно смотрящие вперёд, глаза. Дэн замечал эти взгляды и чуть заметно пожимал мою руку, всю дорогу лежавшую в его руке.

Мост показался из тумана неожиданно и потому произвёл на меня неизгладимое впечатление. Я, конечно, ожидала его увидеть: в конце концов, он был нашей ближайшей промежуточной целью, коих за спиной осталось уже немало — но представлялся он мне совсем иначе. Моему неискушённому воображению рисовалось нечто, начинающееся прямо у воды, нечто арочное и средневековое, нечто каменное и почти уютное, что можно перейти, держась за перила и поглядывая вниз на своё отражение в неспешно текущей реке. Мы взойдём на этот мост, думала я, и через несколько минут спустимся по нему на другой берег, где можно будет уже не бояться погони, где нас ждут друзья, а может, и мои родители…

Вот только, когда высоко над головой из тумана показалась тёмная и широкая, как второе небо, громада, я поняла, насколько труднее окажется наша переправа через Амур. Ян и Яринка тоже остановились, остановился и Белесый за нашими спинами. Почувствовав заминку, дед Венедикт оглянулся, махнул нам рукой.

— Чего застыли, молодые? Нужно торопиться!

Мост, огромный и величественный, начинался отнюдь не у берега. В точке нашего с ним пересечения он уже возносился над землёй на добрых полтора десятка метров, и оба его края исчезали в тумане.

— Как?! — озвучил общий вопрос Белесый, обвиняющим жестом простирая руку к мосту. — Как мы на него поднимемся?!

— Каком кверху! — вдруг рявкнула Дульсинея Тарасовна и, не дожидаясь нас, заковыляла вперёд. Именно заковыляла — с трудом переставляя ноги и сгорбившись так, что мне невольно захотелось догнать её и поддержать под руку. Остальные тревожно переглянулись — бабка явно начинала сдавать, хоть и пыталась скрыть это под напускной бравадой. Насколько ещё её хватит? И далеко ли нам осталось идти? Выяснить это представлялось возможным лишь одним способом, и мы, после короткой заминки, поспешили за Дульсинеей Тарасовной.

А она знала, что делала.

Когда монументальное брюхо моста оказалось почти у нас над головами, старуха решительно взяла влево от реки, и совсем скоро из тумана выступила его опора — могучая прямоугольная колонна, сложенная из бетонных блоков. А сбоку колонны — металлическая лесенка, начинавшаяся метрах в двух от земли. Мне сразу вспомнился приют и его обрезанные после двойного самоубийства ведущие на крыши лестницы… Неужели здесь их тоже зачем-то обрезали?

При ближайшем рассмотрении оказалось, что нет — обрезать такую лестницу было бы невозможно. Её ступени, сделанные из гнутой арматуры, скобами врезались прямо в бетон, и хоть выглядело это вполне надёжно, у меня на миг закружилась голова, когда я посмотрела вверх, на скрывавшуюся в тумане следующую нашу промежуточную цель.

— Венедикт… Дульсинея Тарасовна, — голос Дэна был полон сомнения, — вы сможете подняться?