Елизавета Сагирова - Приют

— А к тебе она как относиться?

— Да как ко всем. Никак точнее. Пока веду себя хорошо, не замечает. В прошлое воскресенье только без экскурсии оставила за разбитые коленки, но я только рада была.

— Вот что, Дайка, — Дэн перекинул одну ногу через ствол, садясь ко мне лицом, — Нам надо как можно лучше обезопасить наши встречи. Твоя Агафья не должна и мысли допускать, что с тобой что-то не так.

Я пожала плечами.

— Да она и не допускает. Я всегда её слушаюсь и учусь не плохо.

— Этого мало. Надо чтобы ты была у неё на хорошем счету, понимаешь? У неё есть любимицы? У всех воспитателей есть.

Я призадумалась.

— Вроде нет. Она внимание обращает только на тех, кто в чём-то провинился. А остальные ей по боку.

— И всё-таки? — настаивал Дэн.

На этот раз я молчала дольше.

— Ну-у… разве что две-три девочки. Я не помню, чтобы она их хоть раз наказывала. Одна живёт в нашем дортуаре, Настуся.

— Отлично, — поощрил меня Дэн, — Подумай, за что к этой Настусе такое расположение?

— Да ни за что. Она просто такая… очень набожная. Дольше и чаще других молится, всё у неё только через «господи, благослови», да «господи, прости». В церкви вечно торчит.

— Вот! — Дэн поднял указательный палец, — Вот что тебе нужно — набожность.

— Ага, щас! — подскочила я, — Да я и так устала от этой церкви, ещё и по воскресеньям петь заставили!

Дэн насторожился.

— Ты поёшь в церкви?

— Ага. Угораздило как-то запеть при батюшке, вот до сих пор и пою.

— Так это же здорово! Полдела считай в кармане.

— Какие ещё полдела?

— Тебе самой нравится петь? — вкрадчиво спросила Дэн, и хоть я чуяла какой-то подвох, но врать не захотела.

— Да, петь я люблю.

— Вот! — снова поднял палец Дэн, — Значит, совместишь приятное с полезным. Подойди к своей Агафье, и скажи, что хочешь петь в церкви не только по воскресным службам, а всегда.

У меня пропал дар речи. Да что они, сговорились? То Зина ко мне с этим пением привязалась, теперь Дэн!

— Но я не хочу!

— Ты же любишь петь.

— Я другие песни люблю, а которые в церкви — нет. И вообще… — я не знала, как объяснить то, что меня очаровал только полёт собственного голоса под высоким церковным куполом, а не протяжные непонятные псалмы, которые теперь придётся учить.

— Дайка, — тихо и серьёзно попросил Дэн, — Пойми — надо. С твоим пением очень удачно получилось, теперь нужно лишь чуть-чуть проявить инициативу, и ты будешь уже не просто воспитанницей приюта, а почти что его сотрудником. На голову выше других и перед воспитателями, и перед батюшкой. У тебя будет не только безупречная репутация, но и разные поблажки.

— Ты откуда знаешь? — тоскливо спросила я, чувствуя, что не устою перед аргументами.

— Тут и знать нечего, — Дэн шутливо потянул меня за косичку, — Если батюшка Афанасий захотел, чтобы ты пела на воскресных службах, значит, ты действительно хорошо поёшь, абы кому это не доверят. Знаешь, как говорят про людей наделённых талантом? Что они поцелованы ангелом. А разве кто-то подумает про поцелованную ангелом девочку, что она способна на грубые нарушения дисциплины? Попросившись в певчие, ты покажешь воспитательнице свою добродетель и стремление к богу, а это именно то, что нам сейчас нужно.

— Добродетель! — передразнила я, — А ты не думаешь, что Агафья может наоборот насторожиться, с чего бы это вдруг такая добродетель?

— Вряд ли. Вот если бы на твоём месте была твоя Ярина, или другая девочка, которая раньше хулиганила, тогда — да. Но за тобой-то косяков не числится?

Я вспомнила своё до сих пор безупречное поведение. И только Яринка, да теперь Дэн знают, что вызвано оно было отнюдь не добродетелью, а лишь надеждой увидеть родителей. Поэтому приходится признать, что план Дэна вполне может сработать. Незаметная девочка-сирота, ни в каких плохих поступках ранее не замеченная, поющая в церкви по воскресеньям, вдруг захотела петь там каждый день. Вызовет ли это у окружающих какие-то подозрения? Вряд ли.

— Ну, так что? — поторопил с решением Дэн.

— Ладно, — я обречённо махнула рукой, — Подойду завтра к Агафье.

— Умница, — Дэн погладил меня по голове, смутился, отдёрнул руку, и поднялся на ноги, — Давай теперь, постреляем? Хватит разговоров на сегодня.

Я обрадовано вскочила. Фиг с ним, с церковным пением, пока у меня есть капелька свободы! Но…

— Дэн, я про главное чуть не забыла сказать.

— Говори, малявка, — Дэн уже сидел на корточках, разбрасывая листву, прикрывающую наш тайник. Глядя, в его согнутую спину, я сказала:

— Моя и Яринкина мамы хотели, чтобы мы убежали на Запад.

На следующий день, прежде чем идти к Агафье проситься петь в церкви, я решила провести небольшую разведку, и после ужина подошла к Нюре, девочке из группы тринадцатилеток, которая пела в церковном хоре вместе с взрослыми певчими.

Выслушав мои сбивчивые вопросы, Нюра покивала.

— Я слышала, как ты поёшь, очень неплохо. Думаю, батюшка Афанасий обрадуется. И в будущем тебе пойдёт плюсом такой опыт. Но ты должна понимать, что это всё не так просто.

— Что не просто? — опасливо спросила я.

— Ты наверно думаешь, что пришла на службу, спела и ушла? Нет. Это займёт гораздо больше времени — учёба, репетиции. А если будешь делать успехи, то станешь выезжать на выступления в другие церкви и храмы. Я уже ездила.

— Так это же хорошо?

— Конечно, хорошо. Моя мечта — попасть в хор при нашем монастыре, и остаться там.

— Ты хочешь стать монахиней? — изумилась я.

— Да, — просто ответила Нюра, — монахиней-хористкой.

Я потрясённо примолкла.

Наш приют основан при большом монастырском комплексе, хоть и находится чуть в стороне. Мы не видим за лесом его многочисленных куполов, зато по воскресеньям и праздникам прекрасно слышим многоголосый колокольный гул, в который вплетался и звон колокола нашей приютской церкви. Воспитанники приюта обычно там не бывают, и очень редко выросшие здесь девушки принимают подстриг в этом монастыре.

Поэтому слова Нюры меня немало удивили. Не секрет, что все приютские девочки мечтают выйти замуж, чтобы получить фамилию мужа, а вместе с ней право иметь детей, наследовать собственность, и работать, если муж разрешит. В противном случае попадёшь на производство, станешь вечной жительницей общежития, навсегда привязанной к одному рабочему месту. Но был и третий вариант — монастырь. Он мало кем рассматривался по причине труднодоступности. Чтобы стать монахиней девочка должна отличаться крайней набожностью, не иметь взысканий по поведению, и получать высшие отметки на таких предметах, как Слово Божье и Основы православной культуры. Но желающих податься в монахини наблюдалось мало не только поэтому. Жизнь послушницы монастыря, по слухам была ещё тяжелее и обделённее, чем у работницы завода или фабрики. Постоянное соблюдение постов, бесконечные молитвы, тяжёлый труд, невозможность покидать пределы монастыря, всё это отпугивало самых искренне верующих девочек. Но главное — становясь монахиней, ты теряешь все шансы на замужество. А такая надежда оставалась даже на производстве, известны случаи, когда девушки-рабочие выходили замуж.