Кнут Фалдбаккен - Страна заката (журнальный вариант)

— В них так удобно ходить,— сказала Лиза, которая все еще ни о чем не могла думать, кроме своих сапог.— Но у них какая-то чудная форма и очень твердые голе­нища. Я никогда не видела таких.

— Наверное, это ботфорты,— предположил Аллан рассеянно.

— Ботфорты?

— Да, такие сапоги люди надевали, когда ездили верхом на лошади.

— Верхом на лошади? Простые люди — как мы с тобой? Когда же это было?

— Не знаю. Это было чем-то вроде спорта. Думаю, теперь больше никто не ездит верхом. Да и лошадей больше нет, во всяком случае в наших местах, разве только в Камп-Авениде.

Камп-Авенидой назывался военный городок к северу от Свитуотера. Ходили слу­хи, что на случай перебоев с горючим там начали разводить лошадей и используют их при подавлении беспорядков в городе, которые начались в последние годы.

— Солдаты верхом на лошадях? Я видела однажды такое в кино.

— Ну да, как в кино! — вздохнул он устало.

Иногда ее наивность и полная неосведомленность о самых элементарных вещах и удручали и раздражали его. Сам он постепенно перестал читать газеты: они стано­вились все тоньше (нехватка бумаги), а статьи в них — все более пустыми и стереотип­ными; выражая интересы издателей, они были не чем иным, как спекуляцией на предрассудках обывателя, однако при желании из них можно было все-таки извлечь кое-какие факты и увязать их друг с другом.

— Ботфорты! — бормотала Лиза.— Ведь это просто замечательно...

Они шли бок о бок по самому берегу. Бой отставал; он то находил какие-то ин­тересные для него вещи, то кричал им, что устал и хочет «домой». Он уже восприни­мал фургон как свой дом. День был тихий и ясный. Невысокие волны легко набегали на грязный каменистый берег, оставляя за собой тонкие зеленовато-розовые полоски пены.

Аллану вдруг пришла в голову одна мысль; он опустился к самой воде, сел на корточки, зачерпнул полную пригоршню, поднес ко рту, понюхал и осторожно попро­бовал. Она ничем не пахла, на вкус была чуть кисловатой и почти несоленой. Воду в Райской бухте в основном испортили ядовитые отходы Сарагоссы. Нечистоты из Свитуотера проходили через очистные сооружения, которые, так же как и запрет сливать в море ядовитые отходы производства, начали действовать слишком поздно, когда вода в бухте была уже непригодна для жизни и заражена, а кроме того, от нее исходило ужасное зловоние. С годами вода очистилась, но оставалась «мертвой» и останется такой навсегда; никакие законы не могут повернуть вспять смертоносные процессы, вызванные тысячами тонн ядовитого шлама, спущенного в бухту заводами и фабриками.

— Ты сможешь стирать здесь белье,— сказал Аллан. Лиза сморщила нос.

— В этих нечистотах? — сказала она.

— Здесь больше нет нечистот, только химикалии.

— В чем же я буду стирать?

— Мы найдем тебе какую-нибудь лоханку или ушат...

И тут ему пришла в голову еще одна возможность стирать. Неподалеку из воды поднималось какое-то приземистое бетонное сооружение с плоской поверхностью в два-три метра шириной, основательно разрушенное ветром и влагой,— недостро­енный мол или, быть может, фундамент причала. В нескольких местах от него отло­мились огромные куски, которые лежали поодаль словно скалы с отшлифованными временем склонами, уходящими в воду.

— Там ты сможешь отбить белье чисто-начисто,— сказал Аллан, указывая на бетонное сооружение.

— Это как?

— А так, как делают на островах Южных морей. Там кладут белье на камни вреке и бьют по нему палками, пока вся грязь не отойдет.

— Острова Южных морей? Где это?

— Где-то очень далеко. Я видел однажды по телевидению, как они стирают. Мы можем не хуже. Это будет как бы возвращение к природе.

— А как же стиральный порошок?

Аллан только пожал плечами. Он действительно видел однажды старый доку­ментальный фильм об островах Южных морей. На Аллана фильм произвел большое впечатление. С тех пор он и начал мечтать о такой жизни, вдали от города, на лоне природы. Во всяком случае, о чем-то подобном, мирном и идиллическом, об общении с милыми, доброжелательными людьми, которые все время поют и каждое их движе­ние излучает радость и гармонию. И среди них ему не будет одиноко и страшно, как тогда, в чуждой и враждебной обстановке мотеля, хозяйка которого изъяснялась на непонятном диалекте, в деревне, где были четко обозначены места парковки машин, всюду торчали рекламные шиты, а кошки, злобные и коварные кошки, играли в высо­кой траве в свои жестокие игры,— эта картина врезалась ему в память как символ своенравия и дикости «природы», той самой дикости, которая сегодня утром, когда он лежал с Лизой на одеяле под лучами полуденного солнца, чуть было не подчинила себе его действия и помыслы. Аллан физически ощущал ее присутствие, хотя здешняя «природа» была им близка, поскольку слагалась из тех же элементов, что и их собст­венное существование; это была их «природа». И тем не менее дикость затаилась где-то совсем неподалеку, в засаде, и надо быть все время начеку...

— Но ведь это ужасно трудно! — воскликнула Лиза.

Прищурив глаза, она смерила неодобрительным взглядом остатки бетонного при­чала, по обеим сторонам которого колыхались черные водоросли.

— Ну, не труднее, чем тащить грязное белье за пять кварталов в прачечную, полчаса стоять в очереди, дышать паром и вонью, ждать, пока автомат выстирает белье, потом ждать, пока оно высушится в барабане, и только после этого тащить его домой...

— Но будет ли белье чистым?

— Думаю, что да. Во всяком случае, давай попробуем.

Аллану очень хотелось увидеть, как Лиза стирает белье на причале. Для него это была мирная идиллия на лоне природы.

Ход его мыслей внезапно прервал радостный возглас Боя. Малыш подбежал к ро­дителям, размахивая каким-то непонятным предметом, который он нашел. Им приш­лось остановиться, чтобы взглянуть, что это такое. Оказалось, что это голова куклы с длинными золотистыми волосами; она смотрела на них, моргая глазами на расплю­щенном лице, с которого вода начисто смыла все черты.

— Какая красивая! — восхищенно кричал Бой. — Красивая! Красивая!

Он держал голову за отливающие золотом волосы и размахивал ею из стороны в сторону.

Эта картина поразила Аллана до глубины души — с тех пор как они прибыли сюда, жизнь снова стала представляться ему в виде картин. К нему вернулись карти­ны! Он почти забыл их, много лет он жил без картин, и вот они снова стали возвра­щаться к нему, одна за другой или несколько сразу, вперемежку, беспорядочно. Желтые синтетические волосы... Парики матери, развешанные на колышках возле зеркала в золоченой раме, в спальне, в их трехкомнатной квартире, заставленной ме­белью. Моложавая в свои тридцать девять лет, она была на одиннадцать лет моло­же отца. Тщеславие, недовольство, упреки: «Я изо всех сил стараюсь не потерять форму, сохранить для тебя свою красоту, а ты...», руки на округлых бедрах, затянутых в узкую, слишком короткую юбку, огненного цвета волосы. «Жить в этой берлоге и даром терять лучшие годы жизни...» Работа на полставки в отделе тканей большого магазина: «Чтобы только не сидеть дома!..» Сигареты, декольтированные платья, кос­метика и водный массаж, разгрузочные дни. Она снабжала Аллана просветительной литературой по вопросам секса («Чтобы ты не стал таким, как твой отец...»). Подкра­шенные глаза, подкрашенные губы и неизменная копна жестких, сверкающих лаком волос самых невероятных оттенков.