Кнут Фалдбаккен - Страна заката (журнальный вариант)

И тут с трупом что-то произошло. От движения мертвой руки и его собственных резких, нетерпеливых движений мундир, на котором не было пуговиц, вдруг рас­пахнулся. Парализованный отвращением, Аллан с ужасом смотрел на вздувшийся живот, возникший между поясом брюк и тем, что когда-то было рубашкой. Чудовищно огромный, он вылезал из-под одежды, а внизу, как раз над тем местом, где нахо­дился пояс, зияла рана, черная, с синевато-лиловыми краями в форме большого серпа, длинный разрез, протянувшийся под пупком до самого бока.

По дороге домой Аллан время от времени ощупывал целлофановый футляр и прикидывал, сколько времени мог пролежать здесь полицейский. Джозеф Бин — так значилось в удостоверении личности. Аллан ничего не понимал в подобного рода вещах, однако здравый смысл подсказывал, что разложение и гниение протекают довольно быстро в такую жару. По-видимому, он лежит здесь примерно неделю, может быть, немного больше, может быть, немного меньше. Первый раз Бой притащил домой пуго­вицы около двух месяцев назад, значит...

Внезапно Аллан увидел неподалеку две фигуры. Не успев сообразить, в чем дело, он машинально присел на корточки, чтобы его не заметили. Когда он повернулся к шедшему позади Бою, чтобы предупредить его об опасности, оказалось, что мальчик уже спрятался за кузов старой машины. Неужели малыш первым увидел этих людей? Неужели он зорче, бдительнее, чем отец?

Феликс и Рен-Рен шли друг за другом вдоль колеи, которая вела к воротам. Феликс шел впереди размеренным шагом. Он был в том же костюме, что и утром, и вдобавок еще в шляпе. Издали его можно было принять за конторского служащего или коммерсанта. «Как увязать с этим обликом труп Джозефа Бина? — подумал Аллан.— Какая может быть тут связь?» В том, что такая связь существует, Аллан нисколько не сомневался: Бой подбирал пуговицы от мундира, и они застали его врасплох. Или он застал их врасплох, когда они что-то делали возле трупа.

Рен-Рен шел в нескольких шагах позади брата в своем широком черном пальто и в сапогах; руки его свободно раскачивались в такт шагам, сильные и ловкие; шаг у него был легкий и пружинистый несмотря на неудобную обувь. Он двигался легко, как хищный зверь. И внезапно Аллан понял, что в Рен-Рене внушало ему такой страх: хищная ловкость, первобытная естественность, сквозившие в каждом, его движении, огромная физическая сила и необыкновенное самообладание, которые он буквально излучал. Аллан видел в этом что-то нечеловеческое, что-то напоминавшее ему тех ко­шек в деревне — дикое, хищное и своевольное, нечто такое, что, он чувствовал, нет, знал, может обрести власть, если люди забудут о самодисциплине, махнут рукой на всевозможные запреты и станут жить импульсивной и «естественной» жизнью в «ес­тественном» состоянии на лоне природы. Рен-Рен действительно производил впечатле­ние вполне «естественного» человека, особенно когда занес нож для рокового удара... Аллан не понимал, чего он боится, и боялся тем сильнее, ибо ощущал это в себе самом.

Солнце висело над самым горизонтом. Начинало темнеть. Легкий ветерок подхва­тил жару иунес ее по берегу фьорда к городу. Феликс и Рен-Рен целеустремленно ша­гали вдоль глубокой колеи. Куда они идут? В город? Искать работу? В такое время, когда скоро будет совсем темно? Аллан задумался. Сколько еще трупов оставили здесь эти двое?

Сегодня был четверг. Второй четверг июня. Послезавтра он поедет в город на работу. И при одной мысли о том, что ему придется оставить здесь Боя и Лизу совсем одних на всю ночь, его охватила тревога. Он принялся обдумывать, как отвратить навис­шую над ними опасность или по крайней мере решить загадку, которую представляли собой эти таинственные братья.

Случай представился ему уже на следующий день.

В тот вечер, вернувшись домой, Аллан рассказал Лизе все самое главное — кого они нашли и какие у него возникли подозрения,— но из головы его не выходил труп. Лиза ужасно испугалась, когда Аллан показал ей удостоверение личности и объяснил, что это улика против тех, кто убил полицейского. Аллан спрятал удостоверение за обивку стены в фургоне и предупредил Лизу, что, если с ним что-нибудь случится, она должна обо всем сообщить властям. Испуганно глядя на мужа, Лиза послушно кивала головой. Слово «власти» означало полицию, «войска по поддержанию спокойствия и порядка», как ее теперь называли. Лиза не любила полицию. Аллан все же надеялся, что она осознала серьезность положения, хотя по вполне понятным причинам не сооб­щил ей, что их новые соседи, вероятно, убийцы.

Больше Аллан не собирался раздумывать на эту тему. Он был не из тех, кто дол­го копается в том, что его огорчает и заботит. Он как следует вымыл руки и сел ужи­нать вместе с Лизой и Боем; они ели размягченный хлеб с растительным сыром, из чего обычно состояла их вечерняя трапеза, и пили кофе, но сегодня Аллан ужинал без особого аппетита. А ночью ему приснились бренные останки Джозефа Бина, и он прос­нулся весь мокрый от пота; ему все еще казалось, что он ощущает зловоние и к горлу его подступает тошнота. Он должен что-то сделать, не может же труп оставаться там... Аллан слышал, как крысы шуршат в бумажных пакетах, разбросанных вокруг фургона.

На следующее утро, когда Бой и Лиза еще спали, Аллан отправился в путь.

С большой неохотой Аллан во второй. раз приближался к тому месту, где лежал труп, но чувство долга пересилило сомнения и отвращение. Снова вороны увидели его и, когда он подошел к ним достаточно близко, поднялись в воздух, громко каркая и хлопая крыльями. Однако на этот раз он свернул в сторону и направился к груде раз­ломанных бетонных плит, лежавших неподалеку от того места, где вчера утром прои­зошла драматическая встреча с загадочными братьями. Казалось, это было так давно. Подойдя к этой груде бетона, Аллан достал из кармана грязную косынку и завязал рот и нос. Потом собрал несколько каменных обломков, сложил их один на другой и направился со своей ношей к тому месту, где лежал труп. Собрав последние остатки решимости, Аллан подошел к темной, разлагающейся массе и сбросил на нее один за другим обломки бетона. Потом, озираясь, прошел несколько сот метров, отделявших его от груды бетона, набрал обломков, сколько мог донести, и направился обратно.

Солнце уже прожигало покрывало из желтой мглы, висевшей над Свитуотером. Аллан обливался потом, и ему пришлось сбросить с себя куртку — рубашки, которые он взял с собой, быстро сносились, и теперь он использовал вместо них куртку. Тело и руки его побелели от цементной пыли. Спина ныла, но он продолжал трудиться: туда-обратно, туда-обратно.

Через час над тем местом, где лежал труп, выросла неровная груда бетонных обломков. Выпрямив спину, Аллан даже застонал от невыносимого зноя, но в общем несмотря ни на что испытывал чувство удовлетворения. Мертвых надо хоронить и ради них самих, и, ради живых.