Кнут Фалдбаккен - Страна заката (журнальный вариант)

И, словно она в этот момент подумала, о том же самом, у нее вдруг вырвалось:

— Послушай, я ужасно рада, что нашла тебя. Просто не представляю, что бы я сейчас делала, если бы не пришла сюда. Наверное, валялась бы где-нибудь в канаве, пока бы не подохла. Когда я увидела, что нахожусь на Эббот-Хилл-роуд, у меня появи­лась слабая надежда. Лиза говорила, что ты где-то здесь работаешь. Господи, но как долго я шла...

Они выпили кофе и почти полбутылки кавы. Ссадины на ее лице были кроваво-красные, один глаз совсем заплыл, тем не менее она уже успела оправиться от шока после столкновения с полицией.

— Завтра утром отсюда пойдет автобус до Восточной станции. Если ты будешь хорошо себя чувствовать, то сможешь поехать на нем…

— Ну, как-нибудь я доеду...

Она показала свои выщербленные передние зубы и потянулась. — Эти суки вытащили у меня сигареты. У тебя, конечно, нет?

— Нет. Я поищу, но не уверен...

— Хорошо, я пороюсь здесь...— Она поковырялась в пепельнице.— Вот вполне приличный окурок. А огонь у тебя есть?

В верхнем ящике стойки лежала газовая зажигалка Янсона. Аллан чиркнул — Мэри низко наклонилась, чтобы прикурить, и глубоко затянулась.

— Ну вот, я, кажется, снова стала человеком. Господи, но как я устала! Где у те­бя матрас?

— На окладе. Я покажу тебе. Только подожди немного...

Аллан посмотрел на электрические часы на стене. Всего половина десятого. Он вышел и щелкнул тремя выключателями. Потух свет на бензоколонках и над дверью, где раскачивался фонарь. Аллан повернул ключ в двери. Собственно говоря, он не имел права закрывать бензозаправочную станцию до половины двенадцатого.

— Что ты там делаешь?

— Закрываю лавочку. Пора ложиться спать.

Мэри Даямонд встала — босая она была такого же роста, как Аллан.

— Мне очень жаль, Аллан, что я отнимаю у тебя постель,— сказала она, улыб­нувшись своими распухшими губами.

— Ничего, мы с тобой придумаем, как поправить дело...

Эта маленькая игра, в которую они решили поиграть, была очень наивной и при­митивной. Обоим явно не терпелось заключить друг друга в объятия и как можно ско­рее завершить прелюдию и переход от прежней отчужденности к новой близости, словно у них было так мало времени, что им не хотелось его терять. Быстрыми, уве­ренными движениями Аллан запер ящик с деньгами и талонами на бензин, затем по­вернул ключ в кассовом аппарате. Мэри Даямонд стояла в нескольких шагах от него, она все понимала и по-прежнему улыбалась, хотя усталость как проволока стягивала ее мышцы под золотистой кожей и затеняла живой блеск ее черных глаз, словно их засыпали остывшей золой.

— А ты молодец,— нараспев зашептала она.— Такого сильного мужика я давно не встречала. Я всегда это знала, с самого первого дня. Это написано на тебе.

Аллан с треском опустил штору, закрывающую дверь. Он улыбался ей своими крепкими белыми зубами. Он знал, что она права. Знал, что Свитуотер не успел разру­шить все, не успел отнять у него жизненные силы. Знал, что несмотря на плохую пи­щу, тяжелую работу и однообразие с каждым днем, прожитым на Насыпи, он стано­вится все сильнее. И никогда еще Аллан не чувствовал себя таким сильным, как вте часы, когда был с Мэри Даямонд.

Вскоре Аллан сообразил, что Смайли начал преследовать его. Он нисколько не сомневался в том, что причиной были его отношения с Мэри Даямонд, хотя вслух они никогда не говорили об этом между собой.

Собственно, в поведении Смайли не появилось ничего враждебного или угрожаю­щего, по сути дела ничего не изменилось; они встречались более или менее случайно, беседовали, Смайли как ни в чем не бывало излагал свою циничную философию жизни и спрашивал у Аллана совета по разным практическим вопросам. Еще до того, как пошли дожди, «универсал» Смайли испустил дух, и его общими усилиями перетащили на другое место, поближе к фургону, где он не так бросался в глаза. Кроме того, Аллан помог Смайли сделать пристройку из гофрированной жести, чтобы, выйдя из машины, они не мокли под дождем. Из этого можно было заключить, что Смайли жестоко за­блуждался, громогласно утверждая, будто они с Мэри на Насыпи не задержатся.

Так они стали почти соседями, и поначалу Аллан не находил ничего особенного в том, что Смайли довольно часто появлялся возле фургона то с каким-нибудь делом, то чтобы спросить о чем-нибудь, то просто «случайно», чтобы не скучать в одиноче­стве.

Однако со временем Аллан начал подозревать, что за навязчивым стремлением Смайли установить более тесные отношения кроется нечто большее, какой-то специ­фический интерес, странная смесь любопытства, неприязни и бессилия.

Аллан считал само собой разумеющимся, что Смайли знает о его отношениях с Мэри Даямонд. Об этом ему могла рассказать сама Мэри, хотя вовсе не исключено, что он прежде задал ей несколько наводящих вопросов. Но даже если их и не «разобла­чили» в прямом смысле слова, то, что происходило между ним и Мэри, очень сильно изменило Аллана; эти изменения пронизывали все, что он говорил и делал, проявлялись в каждом изгибе его тела — их нельзя было не заметить и нельзя было объяснить иначе, как только...

Аллан знал, например, что Лиза давно все поняла. В тот вечер, когда они собра­лись возле фургона и сидели все вместе вокруг печки, в которой горел огонь, Лиза изумленно и испуганно смотрела и слушала, как он говорил с Мэри и Смайли о ре­монте их машины. Вот тогда-то она и поняла. Об этом Лизе рассказали его движения, мимика, гибкость, которую вдруг обрело его неуклюжее тело, когда он приближался к Мэри Даямонд, а та делала вид, что ничего не происходит, держалась естественно, не­принужденно, но именно это особенно и воспламеняло его чувства. И Лиза, его толсто­пузая маленькая Лиза, в тот же вечер спросила его напрямик: «Тебе нравится Мэри?» Спросила как о чем-то бесспорном. И он ответил «да», даже не пытаясь успокоить ее.

— Мне она тоже нравится,— сказала Лиза.

Никаких упреков, никаких истерик. Аллану показалось даже, что она сказала это с облегчением, наивная, доверчивая, похожая на девочку несмотря на большой живот.

— Я отдала ей свои лакированные туфли,— продолжала Лиза.— Они ей так понравились. Она очень добрая. Она сказала, что будет приходить и помогать мне, когда родится ребенок... Она такая красивая, такая большая, полная, темнокожая. Ведь правда?

— Конечно.

Больше об этом между ними не было сказано ни слова, однако Аллан замечал, что, когда он возвращался домой от Смайли или просто после очередных поисков каких-то нужных по хозяйству вещей, Лиза порой смотрела на него с таким беспокойством — беспокойством, смешанным с облегчением,— словно боялась, что он ходил на свида­ние к Мэри, и радовалась тому, что несмотря ни на что все-таки вернулся к ней. И она была права. Он действительно ходил за Мэри по пятам, приставал к ней, упрашивал, а она слабо отругивалась, иронически улыбалась, называла его жадным щенком и тем не менее уступала, уступала во всем и распаляла его страсть своим огнем, который несмотря на усталость и пресыщение все-таки не потух в ее сердце и зажигал угольки в глазах, когда она до боли целовала его в кузове обгоревшего автобуса, где он нашел в углу свернутый резиновый коврик, сделавший этот автобус еще более удобным для любви, хотя время от времени через дырявую крышу на них и текла вода. Как ни странно, на Насыпи было не так-то просто найти время и место, чтобы «уединиться» хотя бы на полчаса, потому что все здесь было неразрывно связано узами неумолимой логики — и поступки, и расположение духа — и направлялось четкой преемственностью событий и явлений, шла ли речь об ожидании, отдыхе, еде или сне.