Роберт Хайнлайн - Достаточно времени для любви, или Жизнь Лазаруса Лонга [litres]

Лазарус думал, что вполне мог бы провести ближайшие десять лет в этом чудесном здании.

Но когда явилась обманчивая весна, он стал подумывать о том, чтобы переехать из делового района и вновь переменить личность. Ни в бильярдных, ни за покерными столами его уже не принимали за простака; его программа инвестиций была завершена, и Лазарус успел накопить достаточно денег в банке «Фиделити сэйвингс энд траст банк». Накопления позволили ему, оставив аскетизм гостиницы христианской молодежи, перебраться в лучшее заведение и явить миру более процветающую физиономию – это было важно с точки зрения его пребывания в этом городе: он хотел повстречаться со своей семьей, а до истечения июльского срока оставалось уже совсем немного.

С приобретением вполне презентабельного автомобиля его план окончательно выкристаллизовался. Один день он потратил на то, чтобы сделаться Теодором Бронсоном: перевел свой банковский счет на соседнюю улицу в «Сберегательный банк Миссури», обналичил необходимую сумму, посетил брадобрея, подстриг волосы и усы и направился к «Браунингу, Кингу и компании», где приобрел одежду, приличествующую консервативному молодому бизнесмену. А потом направил стопы на юг, к бульвару Линвуд, где стал разыскивать объявления «сдается». Его требования были простыми: он искал меблированную квартиру с респектабельным адресом и фасадом, кухней и ванной да чтоб можно было дойти до игорного дома на 31-й пешком.

Он больше не играл в этом доме, но здесь он рассчитывал встретить одного из членов своей первой семьи.

Лазарус отыскал то, что нужно, только не на Линвудском, а на бульваре Армор, и, пожалуй, подальше от игорного дома, чем хотел. Это заставило его снять два гаража, что было делом трудным, поскольку Канзас-Сити еще не привык к тому, что автомобили следует держать под крышей. Но два доллара в месяц позволили ему разместить свой автомобиль в амбаре, поблизости от дома; а за три доллара перед ним открылась дверь сарая за ломбардом, рядом с бильярдной «Отдохни часок».

Лазарус завел для себя такой распорядок: каждый вечер с восьми до десяти он проводил в бильярдной, регулярно посещал церковь на бульваре Линвуд, в которую ходила в прошлом – в настоящем – его семья; по утрам на трамвае ездил по делам в город; Лазарус полагал, что автомобиль в центре Канзас-Сити только мешает, к тому же ему нравилось ездить на трамвае. Он начал получать доход от своих вложений, переводил его в золотые двадцатки и хранил в сейфе уже в третьем банке, именовавшемся «Содружество»; Лазарус рассчитывал задолго до своего отбытия в июле ликвидировать все дела и обзавестись достаточным количеством золота, которое доставит в 11 ноября 1918 года.

В свободное время он возился с ландо, всегда находившимся в отличном состоянии, и катался на нем удовольствия ради. Кроме того, он медленно, тщательно и в глубокой тайне шил себе замшевый жилет, состоявший из одних кармашков, вмещавших по одной двадцатидолларовой монете. По окончании сего труда он намеревался разложить по карманам монеты и зашить их, а сверху и изнутри прикрыть частями другого жилета, служившего ему образцом. Жилет, бесспорно, окажется слишком теплым, но в пояс такого количества золота не запихнуть. Он знал, что за границей в военное время можно будет использовать лишь деньги, которые звенят, а не шуршат. К тому же набитый деньгами жилет, пожалуй, станет пуленепробиваемым – ведь никогда не знаешь, что ждет тебя за углом, да и Латинская Америка – место опасное.

Каждую субботу по утрам он брал уроки разговорного испанского языка у преподавателя Вестпортской средней школы, жившего неподалеку. Так он развлекался и реализовывал свои планы.

В тот вечер, заперев ландо в сарай за ломбардом, Лазарус заглянул в примыкавшую к нему пивную, рассчитывая увидеть там своего деда, который по дороге домой заходил туда за кружечкой «мюлбака» [79] Мюлбак (Muehlebach) – крупнейший пивоваренный завод в Канзас-Сити. Основан в 1868 году Джорджем Мюлбаком. – Примеч. С. В. Голд . . Вопрос о том, как легко и непринужденно устроить встречу со своим первым семейством, нередко занимал его в ту зиму. Лазарус хотел, чтобы его приняли в родном доме как друга, но не смел подняться по парадной лестнице, дернуть ручку колокольчика и объявить себя давно забытым кузеном… или другом какого-нибудь приятеля из Падуки. Не на кого было сослаться, а если бы он стал хитрить и изворачиваться, дед, безусловно, разоблачил бы его.

Лазарус решил действовать в двух направлениях, причем пианиссимо, а именно посещал церковь, куда ходило его семейство – кроме деда, – и забегаловку, где этот самый дед отдыхал от домашних.

Что касается церкви, Лазарус был уверен, что увидит там кого-нибудь из своих. И предчувствия его подтвердились в первое же воскресенье; впрочем, увиденное расстроило его куда больше, чем преждевременное – на три года до срока – появление здесь.

Он увидел мать и на миг принял ее за одну из своих сестер-близнецов, но тут же сообразил, в чем дело: ведь Морин Джонсон Смит фактически была не только его матерью, но и матерью этих девчонок. Тем не менее он был потрясен и смог успокоиться, только прослушав несколько гимнов и длинную проповедь. Он старался не смотреть на мать, а только исподтишка разглядывал своих братьев и сестер.

С тех пор он дважды встречал мать в церкви и уже смотрел на нее спокойно; он даже понимал, каким образом облик этой хорошенькой молодой матроны совмещается с его поблекшим воспоминанием. Но он вряд ли узнал бы ее, если бы Ляпис Лазулия и Лорелея Ли не были так на нее похожи. Он (совершенно нелогично) рассчитывал увидеть пожилую женщину, какой была мать, когда он оставил дом.

Но совместное посещение церкви не привело к знакомству с ней или его братьями и сестрами, несмотря на то что пастор представил Лазаруса прихожанам. И он продолжал ездить в церковь на автомобиле, ожидая дня, когда можно будет вежливо предложить подвезти мать с отпрысками домой, через шесть кварталов отсюда на бульвар Бентон; весной часто идут дожди.

Относительно забегаловки же он не был уверен. Да, Дедуля ходил сюда – десять или двенадцать лет спустя, – но было неясно, посещал ли он это заведение, когда Вуди Смиту еще не исполнилось пяти.

Лазарус осмотрел «Немецкую пивную», заметил, что ее название в одночасье переменилось на «Швейцарский сад», и вернулся в игорный дом. Все бильярдные столы были заняты; Лазарус пошел в другой зал, где стояли карточный стол, еще один бильярд и столы для шахмат или шашек. Бильярд был занят – но можно было поиграть во что-нибудь другое, делая вид, что ничего не смыслишь в игре.

Дедуля! Его дед в одиночестве сидел за шахматным столиком. Лазарус тут же узнал его.