Ольга Фикс - Улыбка химеры

Сергей выключил комп. Встал, снова передернул плечами. Разозлился сам на себя. Черт, это уже входит в привычку! Надо это как-то отслеживать! Не хватало еще, чтоб другие заметили и начали спрашивать, чего это он дергается, как блохастый пес.

На самом деле, в последние дни у Сергея стали нестерпимо чесаться лопатки.

Скинул рубашку и пошел в ванную. Включил свет, встал к зеркалу вплотную. Немыслимо извернулся, пытаясь максимально охватить взглядом спину. Ничего! Ни пятен, ни прыщей, ни даже каких-либо покраснений.

Наверное, у него это на нервной почве.

– Никто не знает, почему вдруг они начали рождаться. Есть множество теорий, ни одна не выглядит безупречной. Сотни лет все были уверены, что это легенды, – вот на тебе, подарочек из Африки!

– Почему именно из Африки?

– Потому что именно там, в Найроби, в *** году зафиксировано рождение первого кентавра. Во всяком случае, зафиксировано документально. А там кто его знает!

– Ну хорошо, кентавры, химеры, мутация одиннадцать плюс. Но что же в этом плохого?

– А хорошего что? Ань, ты что, в самом деле не понимаешь, как отразится на стабильности общества внезапное появление крылатых людей?!

– И как? Поудивлялись бы, наверное, сперва, а потом привыкли.

– Ань, ты что, и впрямь такая наивная? Да им все стали бы завидовать, их все стали бы ненавидеть! Стабильность общества была бы утрачена навсегда!

– Честно? Вот никогда не понимала, чего все так носятся с этой стабильностью. Как по мне, чуток разнообразия нам бы не помешало.

– Ну, Ань, скажи спасибо, что никто тебя, кроме меня, не слышит! Да ты хоть понимаешь, как нам повезло жить в обществе, не знающем ни войн, ни катаклизмов, ни революций? Где каждый знает наперед, что его ждет завтра. Между прочим, впервые за всю мировую историю!

– Ну уж ты скажешь! Я вот, например, не знаю. Вот провалю завтра биохимию, и прощай навсегда медфак.

– Во-первых, от тебя зависит. Учи как следует – и не провалишь. А во-вторых, не придуривайся. Ты ж понимаешь, я не о частностях говорю, а глобально, за жизнь, так сказать, вообще.

– Жизнь, между прочим, состоит из частностей.

– Ань, прости, но ты ведешь себя сейчас как ребенок! Я думал, ты серьезный человек и тебе действительно важно что-то понять. У меня, кстати, тоже завтра зачет. По офтальмологии. И у нас с тобой еще две палаты не перестелены.

– Все-все-все! Молчу-молчу-молчу! Юрочка, рассказывай дальше, пожалуйста! Я буду нема как рыба! – И Аня молитвенно сложила руки под подбородком.

Юрик, помедлив, кивнул, снисходительно блеснув очками. Ну что с нее взять, малолетка. Вот не зря их до второго курса берегут от этого материала. Зато ничего не скажешь – красотка! И ведь так и смотрит ему в рот!

Среди сокурсниц Юрка успехом не пользовался. Мелкий, щуплый, да к тому же страшный зануда. Но он утешал себя тем, что свое возьмет. Сейчас все равно больше внимания нужно уделять учебе. А потом, глядишь, и плечи шире станут. На худой конец, бока отрастут.

– Смотри, о том, что на свет родится химера, становится известно задолго до срока. Благодаря ультразвуку. Делают матери кесарево и говорят, что ребенок умер. Дескать, родился с уродствами, несовместимыми с жизнью. Отчасти это правда – нормальная жизнь химерам, как ты понимаешь, заказана. Как правило, мать во время операции заодно и стерилизуют.

– Ага. То есть матери мы лжем?

– Да. Но ложь, заметь, во спасение. Ее психики в том числе. Зачем ей лишняя информация, как бы она стала с нею жить?

– Окей. Допустим.

– Ну, кентавры рождаются не у нас. С их матерями вообще разговор короткий. Общепринятый протокол предписывает уничтожать таких жеребят при рождении заодно с кобылами. Толку от кентавров обществу никакого, а жизнь им предстоит трудная – ни людям, ни лошадям они не свои. Так что их просто избавляют от ненужных страданий. Любой табунщик имеет соответствующие инструкции. Нарушение их ведет к уголовной ответственности – ведь в результате потом пострадает разумное существо. Пусть не человек, но разумное, это надо понимать и иметь в виду. Правда, иногда инструкции нарушают. Если это обнаруживается, такие случаи расследуют, виновных наказывают. Случайно оставшихся в живых и вовремя не уничтоженных кентавров изолируют, стерилизуют и содержат в специально отведенных местах, где их никто не увидит, кроме обученного персонала.

– Окей. Поняла. Но как же все-таки с мутацией одиннадцать плюс?

– Это-то и есть самое трудное! Потому что, как ты уже прочитала, мутации по одиннадцатой хромосомной паре бывают двух видов. Бывает, ребенок сразу таким рождается.

– И что тогда? Его убивают?!

– С ума сошла?! Мы врачи или убийцы? Это ж ребенок! Забираем его в оперблок, кормим и ухаживаем по особой методике. Постепенно готовим к операции. И в недельном возрасте ампутируем крылья.

– Так просто?

– Это совсем не просто! Бывает, не выживают. Все-таки операция сложная, многочасовая. И тоже очень непростой восстановительный период. Честно говоря, они обычно так до конца и не восстанавливаются. У таких детей изначально нарушен фосфорно-кальциевый обмен, у них более легкие, местами совсем полые кости. Воздухоносные мешки под руками. Когда эти дети начинают ходить, у них заметно отличается координация. У некоторых в ходе операции повреждается позвоночник – эти вообще всю жизнь потом прикованы к инвалидной коляске. И психика. Хотя с психикой у всех обладателей одиннадцать плюс проблемы. И у того, кто таким родился, и у кого мутация проявилась внезапно, в подростковом возрасте. Не забывай, что все мы под Богом ходим, до двадцати одного никто ведь не застрахован.

– То есть?

– Ну, подумай. Они ж как бы запрограммированы для полета. А мы эту возможность у них отбираем. Странно, если б такое проходило бесследно.

– Но ведь это жестоко!

– Почему? Они же никогда об этом не узнают. Зато так они полноценные члены общества.

Пробираясь в тот день между кроватями то с подносами еды, то с памперсами и влажными салфетками в руках, Аня с трудом сохраняла на лице привычную доброжелательную улыбку. «Извини!» – улыбаясь, говорила она очередному пациенту, привычно делая то, что, как она теперь знала, на самом деле извинить невозможно.

При этом внутри у нее царила полная неразбериха. «Что же я делаю?! – спрашивала она себя. – Что ж мы все делаем?!»

Ане вспомнился плакат, висящий при входе на школьный медицинский факультет: «Цель медицины – в здоровье общества!»

На первой лекции по медицинской этике им объясняли, какой это шаг вперед по сравнению с древним, эгоистичным: «Целитель, исцели себя сам!» Как важно для будущего врача не дать себе потонуть в частностях, не дать мелочам заслонить от себя горизонт. Любой случай нужно уметь рассматривать, исходя из его места в общей цепочке событий. Тогда само собой придет понимание, что спасение отдельной жизни не всегда благо, даже для самого пациента, не говоря уж о его близких, не говоря уж об обществе в целом.