Александра Бракен - Темные отражения. Немеркнущий [litres с оптимизированной обложкой]

Перед глазами все снова замелькало белым. Боль ожила, завопила, заглушая чувство вины, опустошение, даже страх. И я чувствовала, что ускользаю в черноту, что уже почти ушла туда, потому что Лиам, кажется, тоже кричал.

– Толстяк! – Я смогла повернуть голову и увидеть, как бледная рука колотит по металлической решетке. Было больно слышать, как умоляющий голос Лиама прерывается мучительным кашлем. – Прекрати, ты делаешь ей больно.

– О, черта с два ты откроешь ту дверь! – взвизгнула Вайда. – Усади свою задницу обратно, блондинчик, или я тебя успокою!

– Где? – спросил Толстяк, убирая волосы с моей спины и шеи.

Я не поняла, что он имеет в виду, пока Джуд не сказал:

– На спине – не знаю, насколько все плохо, но он ее ударил.

Автомобиль, сотрясаясь, катился задом, пока не выбрался на шоссе, и мы не полетели вперед под нервные протесты Толстяка.

– Она в порядке? Она ранена? Господи, Толстяк, просто скажи мне!

Толстяк стянул с меня свитер и рубашку, подставляя спину теплому воздуху, дующему из вентилятора. Кто-то пораженно втянул в себя воздух. Был это он или я? Его пальцы казались подобны льду, когда коснулись эпицентра боли.

– О мой бог! – воскликнул Джуд. Он держал мои ноги на коленях, прижимая к груди. – Ру, прости, я не знал…

– Что? – взмолился Лиам. – Она в порядке?

Толстяк никогда не врал – по крайней мере, уж если и врал, значит, это было необходимо, чтобы защитить кого-то из нас или всех вместе. Но мы оба были Командой Реальность и редко приукрашивали действительность. Наверное, все было плохо, раз Толстяк предпочел не отвечать.

– Так что с тем парнем? – спросил он. Толстяк положил мне на спину что-то холодное, а потом кожу вдруг закололо. «Чистит рану», – подумала я, и перед глазами все поплыло.

– С ним не будет проблем, – глухо сказала Вайда. – Больше не будет.

– В смысле? – спросил Толстяк.

– Джексон Поллок [9] Поллок, Пол Джексон (1912–1956) – американский художник, работавший в технике капания или разбрызгивания. нервно курит в сторонке, – просто ответила она.

– Ты не… – начал было Джуд.

– Нет, – перебила его Вайда, и я услышала сожаление в ее голосе. – Деревья и руль сотворили этот шедевр.

– Ты знаешь, кто такой Джексон Поллок? – Руки Толстяка на мгновение замерли.

– Сюрприз, придурок, – фыркнула она. – Я, блин, умею читать.

– Толстяк! – прозвучал душераздирающий вопль, полный неприкрытого страха, и мое сердце дрогнуло. – Скажи мне, она в порядке?

– В по… рядке, – проскрипела я.

Мне казалось, будто я плыву, качаясь на ледяных волнах, похитивших чувствительность рук, ног, позвоночника. Толстяк прижал кончик иглы к моей коже, и боль подхватила и перетащила меня обратно во тьму.

Когда я очнулась, все одновременно казалось знакомым и неправильным.

Словно одно воспоминание перепуталось с другим, и оба вызывали тяжелое чувство дежавю. Жестко, ровно, холодно – я лежала на земле. Твердой, жесткой земле. Нос заполнил запах влажной почвы и чего-то однозначно человеческого, но не аромат лимонного освежителя Черной Бетти, в прошлой жизни «работавшей» фургоном службы уборки. Уши щекотало не бормотание радиоведущего, передающего ужасные последние новости, а ровное, глубокое дыхание четверых друзей, мгновенно провалившихся в сон.

Вернуться в сознание оказалось как вытянуть себя со дна илистого болота. Боль накрыла, только когда я всплыла на поверхность. Все началось с поясницы, потом стрельнуло в правую сторону тела, скручивая до предела каждую мышцу и сухожилие. Сразу же всего: земли, одеял, темноты – стало слишком много. Фантомные тиски кожаного ремешка сжались вокруг головы – я ощутила горький привкус металла во рту. Тогда и поняла, что от воспоминания тоже можно задохнуться, почувствовав, как оно плотно и быстро смыкается вокруг горла. Кожа. Единственный запах, который я чувствовала, был запахом кожи.

«Палатка Толстяка», – догадалась я. Мне не почудилось: они действительно меня нашли.

Джуд, Вайда … Я заставила себя приподняться, не обращая внимания на сопротивление одеревеневших мышц и ноющую боль в спине. Вот они, спят вповалку у нас над головами, практически друг на друге. Толстяк. Лиам .

Морозный ветер раздувал рубашку, но после спертого воздуха теплой палатки приятно освежал. Хорошо бы найти ботинки, подумала я, но гораздо важнее было просто уйти, как есть. Найти место, где можно побыть одной и выпустить крик, который рвался из самого сердца. Впереди, в центре поляны, виднелись тлеющие остатки костра – может, когда-то здесь было место для кемпинга – и бельевая веревка, увешанная рубашками и толстовками, раздувшимися и смерзшимися в жесткие глыбы.

Когда мы только приехали в Теннесси, было еще не так холодно. Друзья нашли ровную полянку для стоянки, однако беглого взгляда вокруг оказалось достаточно, чтобы заметить: местность гораздо более холмистая, а увядшая трава – здесь она была тоньше и выше – усыпана древними коричневатыми каменными глыбами. Это точно не Нэшвилл.

Открыв рот, я несколько раз глубоко вдохнула и повернула обратно к куче обугленной древесины и пепла: нашему походному костру. Толстяк оставил неподалеку флягу, но и она, и пластиковая бутылка рядом оказались пусты.

Скользя по грязи, носки испачкались и промокли. Споткнувшись, я негромко выругалась, проклиная свои ноги, которые вдруг перестали меня слушаться. Чтобы добраться до внедорожника, мне потребовалась целая вечность. Но я рассчитывала, что смогу отдышаться, распластавшись на пассажирском сиденье. Под передним сиденьем оставалась бутылка с водой! Я вспомнила, как пластик бился о пятки каждый раз, когда автомобиль делал крутой поворот. Мне просто нужен глоток. Один-единственный глоток, чтобы избавиться от отвратительного привкуса на языке.

Двери оказались заблокированы. Покачав головой, я двинулась обратно к костру. На отполированном штанами пеньке обнаружилось тонкое серое шерстяное одеяло, я подобрала его и хорошенько в него закуталась.

У нас нет места для вас, ни здесь, ни где-нибудь еще. Единственное место – в лагерях или под землей, с остальными .

Я затрясла головой, чтобы избавиться от ненавистного голоса, и распущенные волосы разметались по щекам и плечам. Они казались чистыми. Даже мягкими. Высунув руку из-под одеяла, я провела ладонью по всклокоченной голове. Никаких листьев и колтунов. Кто-то их вычесал.

«Боже», – подумала я, плотнее закутываясь в одеяло. Этот парень… Он тащил меня за собой, волок прямо к…

В горле словно застрял комок. Теперь, за нарастающим пульсом, колотившимся в ушах, я различила какой-то гул. Целую ужасающую секунду я думала, что вернулся Роб и притащил с собой генератор Белого шума. Но этот звук был низким, далеким и совсем не причинял боли.