Геннадий Михеев - Карта русского неба

- О, домой, говоришь, уе… ― Оскар произнес эту фразу с торжеством, смакуя скабрезность.

- То есть…

- Звяздел, что на Горушку — ни ногой.

Слава решил ничего не отвечать. К чему доказывать, что теперь уж и точно ни ногой, ни рукой. Некоторое время влачились молча, наконец пастух с нескрываемой гордостью сообщил:

- Дримидонтыча схоронили. Царствия ему... - Какого царствия, не уточнил. Из Оскарова зевала разило свежим спиртовым духом.

- Бывает. - Грубо ответил Слава.

- А ты опять выкрутился. Везунчик фортуны.

- Слушай, приятель...

- Да вряд ли я тебе приятель.

- Неважно. Тут давеча на меня похожий не проходил?

- Было дело. Даже заночевал у меня. По пьяни бумаги оставил, а утром забрал.

- Давно?

- Дня три как.

- Тьфу, чёрт. Так то ж я и был.

- Откель мне знать, ты — или чёрт.

- Имя «Артур» тебе ни о чем не говорит?

- Конан Дойль? Мы тоже не лаптем доширак хлебаем, начитанные.

- Порой даже кажется: слишком. - Слава не стал опускаться до того, чтобы в отместку просклонять имя «Оскар». Кажется, странник чуток помудрел.

- Вы, городские, стремныя. У нас положено осведомляться, отчего покойник-то помер...

- От смерти, от чего еще.

- А я дак скажу. Посля того как ты ему на остановке чтой-то наговорил, он домой вернулся, предсмертную записку написал и пропал. А вчерась из омута всплыл.

- Тяжелый случай. Только я ничего ему такого не говорил.

- Это, кореш, уже не важно. Сами уж пред Господом разберетесь.

- Я тебе не кореш, друг. Ну, а записка-то — о чем?

- А я тебе не друг, приятель.

- Не крути. Сказав «а», говори «я». Так что там.

- Да так...

- А, может, не так? - Слава знает, что в маленьком поселении ничего не утаишь.

- Ну-у-у... написал, что, дескать, праведники Горушки к себе призвали. А умереть якобы не страшно... страшно умирать.

- Здрасьте. Самоубийц праведники не жалуют.

- А хто те сказал, что Дримидонтыч — самоубивец?

- А разве ж убиенные посмертные записки сочиняют... - Да нет, рассудил Функель, просто пастырь прикалывается от поддатости настроения. Не наблюдается в нем что-то глубокой скорби по ушедшему.

Двое мужчин столь увлеклись словесным боданием, что и не заметили, как поравнялись с некоей пейзанкой, одетой в обтягивающие джинсы и ковбойскую рубашку. Из-под черного платка вырывались рыжие локоны:

- Ося, - запросто вопросила женщина, - уже наклюкался?

- Святое дело. - Пастырь ответил с показной горделивостью.

- Именно поэтому на поминки нас не позвали.

- Очень надо... - Буркнул Оскар.

- О, странничек. - Барышня стрельнула своими зелеными глазищами в Славины очи, отчего в обветренных щеках Функеля колко зардело.

Женщины и мужчины бывают с формами и наоборот. Формы мужчины — пузо. Формы женщины — все остальное. Встречная как раз и отличалась «всем остальным». По виду она лет, наверное, на десять старше Функеля, бальзаковский возраст. Излучая витальную энергию, женщина ускорила шаг. С тылу формы заиграли по-особому. В Функеле, похоже, проснулось нечто гормональное.

- Что за чудо? - Спросил он у пастыря.

- Оля. - Оскар сделал паузу и почти прошептал: - Ведьма.

- В каком смысле.

- Тише... Во всех.

- А чего не сжигаете? - Слава все же понизил свой голос.

- Боязно.

- Она с Горушкой как-то связана?

- Да, как сказать...

- Прямо.

- Ну-у-у... леший ее знает.

Так, прикинул Функель. Специально замедлилась, что б на крючок меня захватить, теперь подсекает...

- У нее кто-нибудь есть?

- Были. Всех сгубила.

- Черная вдова?

- Не-е-е... рыжая бестия.

- Почему ни ты, ни сатир...

- Какой еще сортир...

- Неважно. Почему тогда-то о ней не сказал.

- Кому-то говорил, кому-то молчал. Вас уж столько здесь мелькало.

Слава решительно прибавил шаг, чтоб догнать местную достопримечательность. «Есть контакт...» - Кажется, услышал Функель вдогонку из пастыревых уст. Но ему уже было начхать на ровесника-бобыля.

- Вячеслав Смирнов. - Представился Функель, догнав женщину.

- Вижу. - Понанесла якобы ведьма, снова стрельнув зеленью глаз.

Некоторое время прошагали молча. Косясь, Слава наблюдал джокондовкую улыбку на чувственных устах. Молчанку первым не вынес мужчина:

- Какая-то вы... недеревенская.

- Я жила в городе. Но не захотела стать просвещенным быдлом.

- В этом вопросе, Ольга, я вас очень даже понимаю.

- Завидую.

- Чему...

- А вот я себя понимаю не вполне.

- Это норма. - Слава ехидно ухмыльнулся. - У меня тот же случай. Чтоб себя разглядеть по-настоящему, надобно волшебное зеркало.

- Нет. - В голосе женщины играли оттенки теплоты. - Не зеркало, а зеркальная душа...

Еще минута — и оба перешли на «ты». Как там в песне поется: что-то главное пропало? Да нет: просто, возникли приязненные отношения и зародилась иллюзия, что знаешь человека давно. Уже вошли в совершенно пустынный, будто вымерший поселок. Поскольку женщина не говорила «отставить» или «фу», Слава тащился за нею наподобие приблудного пса.

Ольгин дом буквально утопал в пышных осенних цветах. Крепкий, столетний пятистенок с охлупнем поверху, ставни глухой резьбы, карниз, пилястры. Хорошо такой домик в деревне иметь. В горнице с намытым добела полом Слава увидел девочку лет, наверное, шести, такую же огненнокудрую. Она сидела за столом и строго, сосредоточенно наблюдала за игрою огня свечи, совершенно не обращая внимания на гостя. Признаков колдунского обиталища — ну, там, древних книг, банок со снадобьями, засушенных трав, змей или лягушек — не наблюдалась. В Красном углу занавешенная полочка; закрывать иконы — обычай староверов. Печь разрисована цветами и птичками. Пока хозяйка копалась в сенцах, Слава обратился к ребенку:

- Я дядя Слава. А как зовут тебя?

- Никак. – Грубо отписклявила малышка. Дунула на свечу, стала, отошла к окну, менее тонким голоском добавила: - Не вздумай к мамке приставать. Убью.

- И не подумаю. - Ответил Функель, придав своему голосу ернический оттенок. По комнате разнесся запах восковой гари.

- Я смотрю, вы уже познакомились. - Сказала зашедшая в горницу Ольга. Она была одета иначе: в зеленое платье; открытые волосы аккуратно собраны и заколоты. Слава обратил внимание на то, что мама глядит на дочь укоризненно.

- Вполне. - Не стал распространять подробности странник.

- Настя у меня с характером.

- Да ты, кажется, тоже...

- Ночевать будешь в бане. Там все есть. Заодно и попаришься, сегодня ведь суббота. Я уже затопила.

Слава осознал: он же действительно вечность не мылся! Вот бы еще и обмундирование застирать...

- На конфеты твоей красавице. - Слава положил на стол три сторублевых бумажки.

Хозяйка не стала противиться, но и с деньгами не сделала ничего. Зато на тот же стол легли тарелки с маслом, салом, ароматный домашний хлеб, варенье, блюдца-чашки.