Геннадий Михеев - Карта русского неба

- Ты, юноша пылкий со взором горящим, шибко прыткий. - Ответствовал старец. - Они прибывают в сей суровый край большими этапами. Но очень скоро переходят в стан одержимых, сбиваются в банды на колобродят там-сям. Силовики, одним словом.

Я задал наивный вопрос (ибо понял, что в обмен на приют я обязан расплачиваться глуповатостью):

- Так может быть они и на вас нападают?

- Случается... - Туманно ответствовал мой благодетель. - У них не хватает женщин. Но мы умеем давать отпор...

Каждый хутор в Новороссии — своеобразный редут, начиненный оборонительными средствами. Эдакое ковсемунедоверие, помноженное на паранойю и возведенное в степень зазнайства — фирменный знак здешнего истеблишмента. Было у меня подозрение, что разобщение единороссов ни к чему хорошему не приведет, и оно... впрочем, всему — свой порядок.

Дотошные спросят: какой же политический строй царит в Единороссии? Отвечу: сатрапия. Но, поскольку колонисты Центру не нужны, де факто здесь рулит анархия, которая суть есть мать порядка. Экономически единороссы не бедствуют: скупают у аборигенов оленьи рога и тайком переправляют в Китай. А еще контролируют нелегальный трафик алкоголя, табака и еще каких-то веществ не слишком понятного назначения. Оружие, которго в Единороссии в достатке, выполняет функцию усмирения, ибо по их мнению пистолеты, автоматы и пулеметы — те самые столпы, на которых зиждется покой общества.

Степан Стапаныч любит хвалиться — такова его слабость. Но, поскольку с такими личностями, как с дикими зверьми, не стоит делать резких движений, вопросы о том, где его семья, почему он столь неопрятен, зачем ему столько явно ненужного барахла, я предпочитал не задавать. Еще одно любимое выражение Степана Степаныча: «У меня в поселке приятелей нет». Даже слепой заметит: эти люди не дружат в принципе. Полагаю, это — богатый жизненный опыт, подсказывающий, что доверять не стоит не то что другим, а в некоторых случаях и самому себе.

По моему скромному разумения, Единороссия не шибко отличается от Большой России. Везде — одно и тоже: аквариум и взаимное недоверие, в результате большие рыбы обжираются и дохнут от гниения изнутри, меленькие же вынуждены прятаться в водорослях и непрестанно трястись. И по поводу «путиноидов». Здесь крайне редко поминают верховного правителя, да и то далеко не радужных цветах (прошу понять не в педерастическом смысле). Сдается мне, стихийно эти люди противятся культу какой-то там личности, ибо каждый из них мысленно мнит себя по только стечению злых обстоятельств несостоявшейся верхушкой пирамиды.

Постепенно стало в меня вкрадываться подозрение: может быть, я нужен Степану Степанычу не только как собеседник? Воображение рисовало разные развязки... вот своих рабов они как-то сюда заманили! Я познакомился с одним из них, кличка которого звучит очень странно; Миша два процента. Раб не особо распространяется о своем прошлом, но сдается мне, он тоже когда-то был каким-нибудь завалящим чинушей, скорее всего, бравшим за свои услуги пресловутые проценты. Уж не знаю почему, но собратья по дну единоросского общества относятся к этому человеку с особенным презрением. Миша два процента очень даже уютно оборудовал свою землянку, и это напоминает старую сказку про премудрого пескаря. Туда даже проведено электричество и есть телевизор, принимающий два федеральных канала. Правда, и в данном случае меня не миновало сомнение: не заманил ли Миша два процента меня в свою нору ради чего-то глубоко личного? По крайней мере, солидного вида омега глядел на меня как-то сально. У Миши два процента тоже есть свое кредо: дно — лучшая позиция для опоры. Похоже, во всех системах шестерки одним гуталином мазаны, ведь Миша мало чем отличается от того же Васи из Самоварной долины. Правда, неясно, куда это «два процента» собрался оттолкнуться.

Моя путиноидная нить оборвалась слишком быстро. Однажды темным утром со всех сторон поселения стала доноситься беспорядочная стрельба. Степан Степаныч остался невозмутим: сам вооружился калашом и маузером, мне же выдал охотничий винчестер, приказав занять позицию у кухонного окна. В полумраке я видел мятущиеся тени и думал: неужто и впрямь по ним придется палить? Степан Степаныч меня подбодрил:

- Не ссы, отобьемся, Григорий!

И старик лукаво подмигнул. Я глупо улыбнулся в ответ, изобразив мину в стиле: «Степаныч, все будет чики-чики!» Старик оставил меня в покое. И что-то меня переклинило. Отворив створку, я выскочил наружу — и без винчестера, зато с полотенцем в руке направился к мрачным людям. Я думал, Степаныч меня пристрелит, но этого не случилось. Я полагал, меня прибьют одержимые, но и они этого не сделали. Спасибо ангелу, который не поторопился меня похоронить. Старик даже не проклял меня из своего укрытия. Полагаю, я его здорово подставил, ибо злодеи скорее всего пролезли в кухонное окно. Но мне Степаныча не жалко.

...Мне пришлось пройти сквозь несколько проверочных сит — надо было доказать, что я не засланный казачок. Но как я мог объяснить спонтанность своего поступка, ежели я и сам толком не понял, зачем убег от основательного Степана Степаныча?! Да, он вовсе не агнец, но и не демон. Просто, стремный человечек с обрубленными понтами, что, наверное, крайне болезненно. Впрочем, это я сейчас пытаюсь оправдываться.

Опять наговоры: никакие они не «одержимые», а просто державники, рыцари ветров. И, кстати, андроиды с путиноидами книг не читают, а державники — очень даже. Чаадаев, Федоров, Бердяев, Зиновьев... Десятки русских авторов, философов и сочинителей, которых они еще и обсуждают на офицерских собраниях. Русская мысль здесь штудируется до дыр. Они убеждены в том, что спасают нашу культуру. Видимо, в этом и заключается их одержимость.

Ихний атаман — товарищ Генерал-Майор. Мне так и не удалось узнать, как его зовут по-человечески. Живут державники в солдатских палатках, по подразделениям. Порядок — что надо, все по уставам внутренней и караульной служб. Четкие, короче, пацаны. Очень скоро я был удивлен, открыв, что в банде немало священников. Те, правда, уже потеряли благообразный имидж, да и сановниками их даже с натяжкой не назовешь, но из них получаются отменные бойцы, не знающие пощады и снисхождения. Еще бы: про то, что не мир приносит религия, но меч, говорил в свое время один известный духовный деятель.

Державники ведут кочевой образ жизни, а таковой не требует услуг в области жилищно-коммунального хозяйства, земледелия и праздного шатания вообще. Они в перманентном боевом походе, отсюда — непомерный драйв. Эдакий манер существования отразился и на их облике: заострились скулы, сузились глаза, засмуглела кожа — практически монголо-татары.