Геннадий Михеев - Карта русского неба

Эдик Вову знал скверно. Когда Эдик был еще подростком, он впервые в жизни попробовал спиртное на свадьбе двоюродного брата, отчего весь вечер идиотически смеялся, будто обкурился анаши. Яркое, в общем, детское впечатление, не слабее первого сексуального поцелуя, а сияющий вид высоких, стройных, завидных молодоженов вселял веру в существование счастья на этой Земле. Очень скоро брак распался, что нешуточно подкосило до того гладкую Вовину судьбу. До момента замужестволожства он числился талантливым и перспективным, даже в институт поступил, а после — стал... как бы выразиться-то... короче, крышу снесло.

То есть, стал Вова клиентом различных психиатрических заведений, проходя там курсы после очередного приступа неведомой душевной болезни. Выяснилось, что душевнобольным был и Вовин отец (у Наташи на удачу папа другой). Поскольку жилище Громовых в другом конце немаленького города, встречались редко, только на значимых родовых юбилеях. Перекидывались какими-то словами, и всегда Эдик чувствовал себя в присутствии Вовы весьма неуютно.

Однажды случился инцидент, окончательно поставивший препон в Эдиковых отношениях с братиком, который ничем не заслужил уважительного к себе обращения «Владимир». Вова принялся посредством телефона терроризировать Эдикову мать, кляня ее: почему де та не призналась, что она и есть его родная мать. А от своей мамы родственник в грубой форме отрекся. Фантазия такая на человека нашла; Эдик же в ту пору был школьником и не знал, как отвадить неадеквата. Кончилось тем, что Вова отправился к каким-то дальним родственникам по отцовой линии в Саратов с целью открыть истину о своем «подлинном» происхождении. Парня сняли с поезда и отправили в долгое странствие по дурдомам.

Жизнь Вовы шла в параллельном мире. По всей видимости, мать (не Эдикина, конечно, а Вовина и Натальина) здорово избаловала младшее чадо; до конца его лелеяла и вскармливала как малое дитя, стоически терпя чадовы причуды. За что и пострадала, умерев от очередного инфаркта. Наталья упорно пыталась приживить заупыревшего Вову на своей даче, приспособленной для круглогодичного существования — тем самым она хотела вывести человека из депрессии и заставить пить положенные таблетки — но заканчивалось всегда каким-нибудь отвратительным скандалом.

Время от времени Вова Эдику звонил. Эдик поддакивал, а Вова нес всякую пургу, в основном — о книгах. Бзик у него такой был: библиомания. Да может это и хорошо, ибо собирательство литературы тоже своего рода сублимация. Но в данном случае книги что-то не помогли. В роду же сложился четкий стереотип: увлечение литературой влечет за собой клинические последствия. Однажды Эдик дома читал книгу по психологии, и это увидела его мать. Образования у нее немного, разницы между психологией и психиатрией она не наблюдала, а посему не то, чтобы перепугалась, а изобразила гримасу отчаянного фатализма. Эдик тоже одно время покупал книжки, и сей факт вполне закономерно определил к нему со стороны родни напряженное отношение, которое кратко можно выразить в формуле: «И этот — туда же». После — исправился, занялся карьерой, отчего обрел репутацию самого удачливого представителя рода. Впрочем, и Эдика побаиваются ТОЖЕ: книжки свое черное дело таки свершили.

Вовина пропажа подарила облегчение. Свою мать он во гроб вогнал, а теперь приступил к изживанию сестры, выедать мозг он умел изрядно. Эдик не знает всех тонкостей отношений в родственной семье, но многое говорило за то, что бремя больнотерпения полным весом навалилось на Наталью.

Короче, очутился Эдик в Вовиной берлоге. Сразу рванулся открывать окна, дабы проветрить помещение. Вова — курильщик вулканического типа; за несколько месяцев отсутствия хозяина табачный перегар не испарился. Каждая вещь провоняла табачищем — и в особенности книги, которые громоздились прямо на полу. Собственно, кроме них в двух комнатах ничего почти и не было, кухня же напоминала тараканобомжатник. Если здесь и делать ремонт — надо выскребывать даже штукатурку и все выбрасывать в сверхплотных полиэтиленовых мешках.

Литература в каземате скопилась совершенно разного толка: от Платона и Вольтера до Чейза и Акунина. Похоже, братик был всеяден. Отдельными стопами стояли альбомы художников, но попытка открыть первый же (Брейгель) привела к тому, что Эдик брезгливо отбросил фолиант. Оказывается, бумага — прекрасный сорбент для табачного дыма.

Эдик ниже среднего роста, Вова же — натуральный богатырь. Вот никакая зараза мужика не брала! Похоже, если Бог чем-то одаривает, приходиться мириться и с фактами отбирания иных качеств. Эдик, например, придерживается относительно здорового образа жизни, а болячки преследуют всю жизнь.

Ну, что отсюда можно взять... Эдик подошел к письменному столу, на нем тоже стопка книг. Припомнил: года два назад Вова звонил, спрашивал, куда можно бы книжки сдать. Как говорила сестра, у него вроде бы появилась какая-то женщина, приезжая с Украины, и все боялись, что окрутит, квартиру отымет и сгубит. Женщине жестко намекнули: Вова ущербен по психической линии, ежели что — все сделки будут аннулированы. Та божилась, что не в этом де дело, просто, это возможность нахаляву пожить. Между тем Вова загулял на широкую свою ногу, а на инвалидскую пенсию широты не разножишь, вот и добрался до самого своего святого. А что Эдик мог посоветовать? Книги сейчас — макулатура, никакая сволочь задорого их не купит. Значит, не слил свою библиотеку брательник... А вот хохлушка таки слилась. Здесь теперь даже намека нет на присутствие женщины! Вот забавно... и как она все это вынесла? На всякий случай Натальин муж замочек-то поменял.

Настольные книги Эдик брезгливо составил на пол, даже не удосужившись глянуть, о чем они. Внутренность письменного стола — частная, можно сказать, интимная территория, посему Эдик действовал с ощущением воровства, заранее ожидая встретить какое-нибудь непотребство.

Поговаривали, Вова свою бывшую жену любил в прямом смысле безумно и исключительно — так бывает у всех абсолютных эгоистов. Злые языки верещали, что Вовина недолгая половиночка, которую Эдик запомнил Снежной Королевой в подвенечном платье, сама виновата, начав откровенно изменять уже в медовый месяц. Да и замуж она вышла уже беременной, нагуляв грех от любовника-начальника. Но это ж родовой наговор, оправдывающий своего сукиного сына. Зато после Вова отомстил жестоко, превратившись в кошмар Снежной Королевы.

Эдик решительно отворил верхний ящик. И тут — как шилом в голову: «ЭДУАРДУ ПАВЛОВИЧУ ДЕБРЕВУ».

Листок, сложенный вчетверо. Начертано красным, жирно. Эдик раскрыл послание, нервически попытался въехать в смысл написанного синим, от руки. Эдик не знает Вовиного почерка, а здесь — четкие буковки, как на прописи первоклассника. Какие-то заумные слова: «эмпиреях... удосужится... нетривиальный». Интеллигенция хренова, библиоманьяк.