Геннадий Михеев - Карта русского неба

В банде державников я оказался очень даже кстати, ибо они нуждаются в медиках. Огнестрельные и колото-резаные раны я изначально лечить не обучался, но очень скоро вошел во вкус. По крайней мере, вычищать и зашивать я научился вполне даже себе уверенно, отчего удостоился очень даже уважительного прозвища: Мясник.

Меня стали пускать на офицерские собрания. Раньше я с литературой особо не грешил, из классики осилил разве «Каштанку» и «Муму». А здесь — сложнейшие концЭпции, философия общего дела, идеология евразийства и все такое. Я сидел дуб дубом и размышлял о том, что ежели всю эту духовную энергию перекинуть на что-нибудь действительно полезное, эти головорезы здесь такого бы наворотили!

Товарищ Генерал-майор тоже присутствовал на собраниях, но был немногословен. Изредка, поднимая очередную чарку, он крякал: «Ну, за истину!», «Ну, за вечность!», «Ну, за русских мальчиков», тем самым подводя промежуточный итог и переводя стрелки обсуждения на новую тему. И колесо русской сансары закручивалось вновь, звучали новые мантры, призванные спаять коллектив.

Их девиз прост как сама голая правда: «За веру, царя и отечество!» Отечество их предало, ведь абсолютное большинство бандитов — бывшие кадровые военные расформированных министром Табуреткиным частей. Царя у нас все же нет, если судить по Конституции. А особенной веры я в них приметить так и не успел. Возможно, я глубже бы изучил нетривиальную культуру державников и научился бы получать искреннее удовольствие от книг. Но так случилось, что я стал жертвой буквы «Х». Наш караван пересекся с маршрутом движения аборигенов. Было темно, я дремал, а в моих нартах кроме, собственно, меня находились только медикаменты и медицинские средства. Осознал я, что пошел не тем путем, только к рассвету, когда аборигенский караван, к которому только по им ведомой причине переметнулись мои собаки, ушел далеко на Северо-Восток. Так достоянием туземцев стал целый полевой госпиталь вместе с горе-лекарем.

Меня, после того как шаман, брызжа изо рта пеной, совершил обряд очищения от скверны, попытались женить на ихней красавице. Я сделал вид, что такие вещи мне не интересны (чучмечка действительно была отвратительна) и попросил времени на акклиматизацию. Надо сказать, я уже вполне себе стал похож на северный этнотип: борода у меня еще не растет, глазенки раскоселись, кожа обветрилась. В общем, свой парень. А может, и впрямь мои предки из тундры?

Конечно, если я теперь попадусь в лапы одержимых, они меня разорвут. И некому будет и увещевать о том, что они де сами устроили перекрестью в виде буквы «Х», надо было отогнать дикарей и пристращать. Исправлять что-либо поздно: аборигены пожрали все лекарства, думая, что это дурман. Что характерно, никто не околел, и я не знаю причин крепости их организмов. Ну, разве только покорчились, но промывания желудков возымели действие, отчего мой статус возрос даже в лице шамана.

Меня они нарекли: «Синий кутак», и я не буду уточнять где они это дело подглядели. Меж тем в тундру пришла настоящая весна. Солнышко порой даже шпарило, и воздухе завитал особенный дух растаявшего навоза вперемешку с ароматом пока еще робких трав. Поднимался на крыло гнус, племя гнало оленей в далекую, хорошо обветриваемую долину Спокойствия, где они будут пастись до глубокой осени. Я же задумал побег. Однако возникли обстоятельства: за мной постоянно исподволь наблюдали не менее двух туземцев. Скорее всего мысль свалить была написана на моем челе, и они перестраховывались.

В конце концов, мне удалось реализовать самый коварный из планов. Отправившись на озеро якобы за целебной травой, я перестрелял своих телохранителей. Не до смерти, полагаю (палил в ноги, но одному, кажется, попал в пах). Спасибо одержимым, сделавшим меня Мясником! Окончательно нарушив Клятву Гиппократа, я решительно рванул на Юг. Переход длился немало времени, и в конце концов я достиг леса. О, как мне обрыдла эта бесприютная тундра!

Одно дело — расстреливать с пяти метров людей, другое — охота, коему ремеслу я так и не обучился. Зверье близко не подпускало, и я вновь дошел до предела истощения. Что смешно, я так не и решился убить хотя бы одну из собак, мне их было жалко, пришлось отпустить. Дальше — путь неизвестно куда; у меня нет документов, нет денег, нет ценностей. Нет даже ружья, ибо без патронов оно мне без надобности. Но я держусь тут, как заведовал один еще пока не посаженный в Единороссию сытый чинуша.

Я вот, до чего начинаю допетривать: здесь особая разновидность ГУЛАГа, Земля проклятых. Андроиды, уничтожающие свои личности в шарашке, нечистые на руку начальники в казематах, их безропотные рабы... Мне думается, в Едироноссии у кого из путиноидов есть бабло, имеет право выбрать заточение с удобствами, у кого такового нет — прозябает в землянке. А, впрочем, ровно так же и во всем наем царстве-государстве Расея. Разве только я так до конца и не понял предназначение одержимых...

Сдается мне, я еще счастливчик. Перед вылетом на буровую нас обобрали не запросто так: скорее всего, всех нас ждала каторга, возможно, вечная.

Еще одна загадка: нормальные зеки сидят какой-то срок и живут с надеждой на выход или побег. Ни разу на Земле проклятых я не слышал хотя бы от какой-нибудь скотины, что он де тоскует по дому, родным, любимым. Нет: они порвали с Большой Расеей навсегда! Меня вот, к примеру, в тяжелые минуты поддерживал образ моей Светы, девушки, обещавшей меня дождаться. Впрочем, я ведь, кажется, должен вернуться с баблом.

Наверное, все же мне надо было взвешеннее поступать, когда Фортуна предоставила мне простой выбор: Елец или п....ц.

повесть-матрешка

Так есть мгновенья, краткие мгновенья,

Когда, столпясь, все адские мученья

Слетаются на сердце и грызут!

Века печали стоят тех минут…

Михаил Лермонтов

У Эдика Дебрева был родственник, двоюродный брат Вова Громов. А, может, и есть: здесь все туманно. Поскольку Вова на десять лет старше, общего у Эдика с ним немного, практически же — наличествует полнейшее отчуждение. Плюс к тому еще ряд обстоятельств, о которых чуть ниже. Да и как сказать, «был, есть»... пропал без вести, исчез. У нас сие означает: авось жив, небось сгинул, судьбе не раз шепнем: «Накось, выкуси!» (она еще как выкусит и не подавится), а древо жизни все одно зеленеет — тем более что пропасть у нас можно и будучи в физическом поле видимости.

Вначале думали: дело черных риелторов. Вова после того как схоронили его маму, проживал в двушке сам по себе, то и дело попадая в определенные заведения закрытого типа. Могли окрутить и закопать где-нибудь на особо охраняемой природной территории — это же Матушка-Россия, здесь все запросто. Но выяснилось: недвижимость ни на кого не переписана, все чисто и ладно. Вовина родная (и, соответственно, Эдикова двоюродная) сестра Наталья, кстати, старшая, предварительно обследовав все психиатрические и прочие закрытые заведения, а так же морги, включила механизм наследования. Эдику же было дозволено забрать все, что ему заблагорассудится, из имущества горемычного братика.