Геннадий Михеев - Карта русского неба

Я вот скажу еще за культуру. Антоним холодного — горячее, чистого — грязное, сильного — слабое. А что антоним слова «культура»? Конечно же, дикость (хотя, чаще говорят: «хаос»). Вот взять яблоки... вы любите яблоки так, как любила их Ева (не Браун, а та — библейская)? Полагаю, не все. Есть дикие яблони и окультуренные. То есть, в результате селекции выведены вкусные удобоваримые сорта. Селекционеры веками трудятся ради формирования товарных качеств, за что Господь дарует им долгую жизнь. Если яблоневый сад бросить — он дичает, да к тому же портится паразитами, то есть обретает хаотичные черты. То же самое и садом духовным: любая культура предполагает непредопределенные природными факторами усилия.

То есть, культура невозможна без неких искусственных условий, благодаря которым сорт яблони оставался бы популярен. В этом — суть искусства, причем — всякого. Ревнители культуры стараются хранить традиции, гении же — революционеры. Те из творцов, кто выше более чем на две головы (здесь я подразумеваю духовное измерение), превращаются в изгоев. Для успеха в настоящем надо быть приблизительно на полторы головы выше — тогда тебя не будут жестоко подрезать. Но это еще не гарантия.

Теперь еще выдумали генную инженерию — это когда в ген яблони можно вживить какую-нибудь полезность с непредсказуемыми последствиями. Получается, вся агрокультура не то, чтобы нафиг, а просто меняется сам принцип существования. Наступила иная реальность: в культурный феномен (теперь уже не в сорт яблонь, а в любой, например, сказку) дозволяется впендюрить любую хрень. В спорах с Платоном я настаивал на этом, он же считал, что дозволено — потому что ни одна скотина не вправе запретить экспериментировать с формой и содержанием. С одной стороны, это нарушение принципа искусственного отбора. Если взглянуть на вопрос с иного ракурса, мы получили новое измерение. В искусстве сей принцип получил название «постмодернизм», а ежели по сути — все дозволено потому что боги мертвы.

Есть и глобальная культура человечества, Вернадский именовал ее ноосферой, областью разума. Кто возделыватель? Полагаю, одновременно никто и все — а гипотезу Бога отрицаю, точнее Бог в моем понимании — это наше коллективное бессознательное. Такова моя личная позиция, никому не намерен навязывать. Вот это вечное вольтеровское «так пойдемте же возделывать наш сад!» может произнести каждый из нас ― или промолчать, когда в очередной раз человечество, влекомое подленьким харизматиком, увлеклось какой-нибудь химерой и садоводство забросило. Такие периоды в нашей истории случались не раз. Но бывало, что сады превращали в калокагатичные лагеря особого режима, с повешением еретиков. Тоталитарные режимы взращивают нетривиальные личности — сие касается в том числе и фанатиков свободы.

Так вот... культуру культивируют личности среднего роста — я имею в виду, в творческом измерении. Да, они гнобят тех, кто значительно выше. Но они еще и гасят карликов (духовных), склоняющих нас к одичанию. А в общем и целом наш мир и стоит-то на том, что одни тянут вверх, иные — наоборот, а подавляющая масса, стебаясь туда-сюда, хранит баланс. Это я сейчас пропел оду серости — в том числе и воинствующей...

Когда ты аномалия физическая — сие всем видать. А нематериальная сторона — аспект субъективный. Кто сказал, что «Мастер и Маргарита» — творение гения? И ныне есть множество людей, искренне полагающих, что данный роман — заумная сказочная бурда. И эти, простите, недоумки, совершают подвиги на полях сражений во имя Отечества, задерживают бандитов, летают в Космос, воюют за урожай ради нашего прокорма. Вместе с тем поклонники Булгакова косят от армии, не защищают обиженных, кидают в помойку хлеб.

Здесь совершенно разные плоскости бытия. Если мой Платон и является выдающимся человеком — только для узкого круга лиц, возможно, только лишь меня. Но для Вселенной неважно, один человек знает тебя как Автора или миллион: в глобальном масштабе эти величины все равно ничтожны. Должно пройти немало времени, прежде чем свершится справедливость, и Платоново имя либо взрастет в наших очах, либо так и останется пустотой...

...Вот йокарный ты философский бабай! — Эдик выругался вслух. В этот момент позвонила Наталья:

- Эдька, ты ведь что-то нашел?

- А ты? - Парировал Эдик нервический выпад двоюродной сестры.

- Так говори же...

- Что говорить?

- Колись — наверное, Вовин дневник. Или...

- Он вел дневник?

- Откуда мне... да путай меня своими вопросами. Ты что-то нашел.

- Да.

- Я знала... - Тяжкий вздох в трубку. Эдик держал паузу. - Ну, не издевайся. Итак...

- Короче, там была... порнушка. Я ее выкинул. Всё.

- Все?! А дневник...

- А дневника не было. Пасиб, Натусь, за возможность, мне там больше ничего не нужно...

Нажав отбой, Эдик некоторое время зависал в паузе. После, попив чайку (ну, не пузырь же шампанского откупоривать) вернулся к чтиву.

...Платон Потапов физического росту ниже среднего на голову, отчего, видимо, и злее устоявшейся в нашем обществе гадостнодобродетельной нормы. Родился и вырос он на пустынных холмах Средней Азии, и первая часть его взрослой жизни была аграрной. То был своеобразный советский рай, в котором все люди говорили на едином языке и строили нечто понятное для каждого богочеловека.

Люди пришли — и на пустынных холмах выстроили преуспевающий совхоз. В «котле наций» культурный тон задавали сосланные поволжские немцы, которые подняли планку видимого порядка настолько, что все дворы утопали в цветах и никто не смел не то что сорить, а даже окурки наземь кидать, ибо это считалось верхом бескультурья и общественно порицалось. Так же в совхозе не воровали и не хапужничали, короче, жили праведно, да еще и возводили палаты каменны.

Платон — сын русского скотника с Брянщины и мордовской доярки-пензячки. Крестьянская, короче, жилка. В поселке уважался всякий труд, никто черной костью не считался; больше платили не административно-хозяйственным служащим, а работягам. Платон, окончив в райцентре ПТУ, стал механизатором. Взрыхлял и боронил холмы он четыре посевных и три уборочных страды. Так бы и хлеборобничал, но однажды пришла на холмы некая сила, которая породила рознь между представителями племен, вспомнивших о национальной идентичности и подзабыв русскую речь.

К тому времени Платон уже женился. Его первая жена — казашка; впрочем, сказочникам верить надо приблизительно как ежам. Во все времена обновление кровей идет на пользу обществу, сие был известно даже вавилонянам (тем самым, которые согласно сказкам хотели покорить небо при посредстве архитектуры). Дочь Платонова родилась как раз в эпоху, когда казахи заявили права на свою исключительность и принялись устанавливать новые порядки.