Александр Михайловский - Отцы-основатели

Вой при этом со стороны мамаш-«волчиц», правда, стоял такой, что, казалось, детей забирают исключительно для того, чтобы съесть, хотя Фэра на чистейшем кроманьонском языке объяснила им, что ничего страшного с детьми не произойдет, и что им, членам клана, задумавшего грабительский поход, чтобы взять то, что им не принадлежит, лучше бы подумать о своей собственной судьбе.

Но вот дети закончились и настала очередь подростков и взрослых. Вот тут уже было над чем работать, потому что в отличие от детей эти люди вполне осознавали свои побуждения и одобряли действия руководства своего бывшего клана, пока они шли им на пользу. Первыми обработке подверглись мальчики-подростки в возрасте примерно от десяти до тринадцати лет, которые не имели в руках оружия и вследствие этого сохранили свои жизни. Их заставляли раздеваться догола под мелким моросящим дождем, одежду отправляли на прожарку, а самих обстригали наголо. Далее Сергей Петрович плашмя проводил им ножом по горлу, а потом по губам, после чего пацанов отправляли в баню, где четыре взрослых полуафриканки мучили их веником, паром и горячей водой, а оттуда в казарму, которую охраняли вооруженные своими дубинками полуафриканки, контролировавшие процесс переидентификации взрослых. Инструкции полуафриканкам были даны самые жесткие, и любое сопротивление подавлялось беспощадно. Так, например, уже почти взрослый мальчик, решивший сопротивляться своей стрижке наголо, получил удар дубинкой по голове от Таэтэ-Тани, супруги Сергея-младшего, который по несчастной случайности стал для него последним. Значит, решили все, такова была его судьба. Вскоре голова этого несчастного заняла свое законное место в Частоколе Смерти на берегу, а процедура переиндификации продолжилась своим чередом.

После мальчиков под ножницы Дары и Мары, которые стригли, меняясь по очереди, попали девочки-подростки, и ни одна из них даже не вздумала сопротивляться; а за ними пошли и взрослые женщины. К вечеру, когда вся казарма оказалась битком набитой голыми женщинами и девушками, из прожарки начали доставать и заносить в казарму штаны, парки и мокасины, которые их хозяйкам еще требовалось смазать свиным и оленьим жиром, а потом как следует размять. Ночь вчерашним «волчицам» предстояло провести в казарме на голодный желудок, после чего с утра у них должна была начаться совершенно новая жизнь, и по истечении периода искупления, который может быть сокращен ввиду хорошего поведения и ударного труда, все они имели шанс влиться в ряды нового племени.

Тогда же и там же. Люси д`Аркур – бывший педагог и пока еще убежденная радикальная феминистка

Как оказалось, зря я паниковала насчет всеобщей мобилизации. Про меня никто даже не вспомнил. И вообще, внимательно понаблюдав, я с облегчением поняла, что воевать никого не принуждали – женщины сами рвались в бой. Они воспринимали предстоящую битву как развлечение, пусть даже и опасное. Они были возбуждены, но никак не напуганы. Почему-то, глядя на них, таких уверенных в себе, деловитых и явно настроенных на победу, я испытала нечто вроде стыда, что вот никто не впадает в панику и не трясется от страха, лишь я одна накручиваю себя и бледнею перед лицом опасности. Я постаралась успокоиться, проведя для себя нечто вроде медитации с закрытыми глазами (здесь я частенько стала это практиковать, чем, конечно же, вызывала еще больше насмешливо-снисходительных взглядов; наверное, со стороны казалось, что у меня появляются психические отклонения).

Мой ум, склонный все анализировать, пропуская через призму феминизма, работал на полных оборотах, пытаясь примирить мои убеждения с реальностью. Как стройно и логично укладывались мои идеи в действительность там, в нашем мире; все было просто и понятно как дважды два: вот это истина, а это ложь; это белое, а это черное. Но я никогда – никогда – не пыталась посмотреть на жизнь под другим углом. А наверное, стоило бы. Тогда бы мне не пришлось так страдать – в полном одиночестве, всеми избегаемой… Лучше бы мне иметь чистый и доверчивый, гибкий и податливый, как у моих бывших учеников, разум – тогда мне было бы легче принять ЭТУ реальность, которая сейчас меня убивает, а их, наоборот, бодрит.

Мне кажется, что я знаю истину, а остальные нет – но разве это делает меня счастливее здесь, в этом мире, на этой юной земле, среди детей природы и суровых русских? Мои идеи гендерного равенства выглядят смешно и жалко, и никто не воспринимает меня всерьез. Но я знаю, что в моих идеях нет ничего дурного или неправильного. Но почему же, когда я пытаюсь применить их к происходящему, у меня создается стойкое ощущение, что что-то не так с самими идеями? Надеюсь, мне удастся во всем этом разобраться, и в один прекрасный день я обрету гармонию в душе, которая, как известно, не должна зависеть от обстоятельств… Пока же я буду наблюдать.

Итак, подготовка к предстоящему сражению протекала в деловито-спокойной обстановке. Вожди отдавали распоряжения, заряжали свое оружие, о чем-то невозмутимо совещались.

Поначалу я не собиралась наблюдать это столкновение, а отсидеться где-нибудь в уголке, но отчего-то вдруг почувствовала нечто сродни так называемому «чувству локтя» и желание увидеть все своими глазами. И я присоединилась к наблюдателям, число которых составляли в основном дети, женщины на сносях и, за исключением нескольких человек, мои бывшие ученики.

И вот наконец то, к чему так тщательно готовились, свершилось. Странно было наблюдать происходящее – казалось, словно я нахожусь в 3D кинотеатре и смотрю кино. Мне даже приходилось время от времени напоминать себе, что все это – реальность, а не спецэффекты, что эти ужасные раскрашенные дикари – настоящие, и они действительно нападают на нас.

То, что происходило на моих глазах, собственно, даже боем трудно было назвать. «Наши», несмотря на то, что противник превосходил количеством, ликвидировали угрозу в самом начале при помощи хитрости и огнестрельного оружия. Надо отдать им должное – благодаря продуманности действий и изобретательности враждебный клан не успел нанести нам практически никакого вреда. Но я имела блестящую возможность убедиться, какое уродливое явление – война. Я увидела жестокость, возведенную в ранг необходимости, я слышала предсмертные стоны, я ощущала доносимый ветром сладковатый запах крови… Наблюдая это сражение широко открытыми глазами, я поняла, что имею весьма неустойчивую психику, и этот вывод меня не порадовал. Я буквально заставила себя досмотреть до конца. Все мое существо противилось и возмущалось, когда свирепые темнокожие дикарки стали добивать раненых врагов огромными дубинками. Я слышала, как лопаются кости черепа, и меня от этого корежило и передергивало. А другие дикарки в это время стреляли из своих луков в спины отступающим…