Илья Шумей - Падшие из ада

Ни-че-го.

И именно это ощущение полнейшей беспомощности сильней всего выматывало нам душу. Не в силах больше вот так просто сидеть рядом, ожидая, когда очередной пострадавший прекратит стонать и умолкнет навсегда, мы с Кирой решили вернуться домой.

Все мои руки покрывали бурые пятна запекшейся крови, а рукава куртки, пропитавшись ею, превратились в какую-то заскорузлую клеенку. Я осторожно отстранил Киру и стянул с себя перепачканную одежду. Осмотрев ее, я обнаружил на левом плече еще и небольшой, с пол-ладони, разрез и сообразил, что его оставил пронесшийся мимо винт коптера. Он промахнулся всего на пару сантиметров, не более. Еще чуть-чуть – и мне самому пришлось бы искать свою потерянную руку.

На меня нахлынуло запоздалое осмысление того, насколько я сам был близок к гибели. Ведь замешкайся я хоть на мгновение…

Меня снова затрясло, к горлу подступил новый приступ тошноты, и я вскочил, собираясь бежать в ванную, как вспомнил, что воды по-прежнему нет, и унитаз уже второй день, как переполнен. Я осторожно перевел дух, заталкивая обратно рвотные позывы и чувствуя, как во мне нарастает злость.

Я развернулся и решительно зашагал на кухню, остановившись перед винным шкафом.

– Что ты там ищешь? – окликнула меня Кира, услышав, как я загремел бутылками.

– А ты умыться не хочешь?

– Вином? Все же липкое потом будет!

– Ничего другого у нас все равно не осталось. И если взять сухое, то, по идее, ничего слипнуться не должно, – я выдвинул ящик, отыскивая штопор, – да и пить охота.

– Пить или выпить?

– Ой, только давай без этого ханжества! – пробка выскочила со звонким хлопком, – как будто тебе самой после всего увиденного горло промочить не хочется.

Я запрокинул голову и сделал несколько больших и жадных глотков, наслаждаясь ощущением того, как прохладная влага впитывается в иссушенное тело.

– Давай, – я кивнул Кире, – если пить не будешь, то я могу хотя бы полить тебе на руки.

Она ничего не ответила, недовольно поджав губы, но все же подошла к раковине и мы, помогая друг другу, кое-как отмыли с ладоней жуткие кровавые пятна. Взглянув на себя в зеркало, Кира насупилась еще сильнее. Пряди ее светлых волос, которые она отбрасывала со лба, пока мы перевязывали раненых, также испачкались в крови и превратились в жесткие темные перья, торчащие во все стороны, что делало мою половину похожей на промокшего под дождем попугая. С тяжким вздохом она взяла из ящика ножницы и принялась их отстригать. Я же тем временем прикончил остатки вина и вернулся к винному шкафу за новой бутылкой.

– Что-то ты разошелся, тебе не кажется? – такое впечатление, что у всех женщин после замужества вырастает еще одна пара глаз на затылке!

– Я у себя дома, и могу делать все, что захочу, – я повернулся к ней, держа бутылку в руках, – не надо мне указывать!

– Ты сейчас в загул уйдешь, и кто будет доклад на Правлении во вторник тогда делать, а? Кто здесь еще утром весь на нервах из-за этого был?

– Доклад!? Ха! – я ввернул штопор в пробку и дернул, – как я туда попаду-то? И кому я буду докладывать? Куску отбивной, который сейчас внизу в зимнем саду валяется?

– Как!?… – Кира аж задохнулась, – как ты можешь так говорить о Дмитрии Аркадьевиче!? Он же тебе не чужим был! Он только что погиб у тебя на глазах!

– Земля пухом! – я уже собирался приложиться к горлышку, но, увидев, как она смотрит на меня широко открытыми глазами, понял, что требуются дополнительные пояснения, – ты предлагаешь мне скорбеть об этой сволочи, которая несколько лет выедала мне мозг? Сокрушаться о том, что я больше никогда не услышу его мерзких подколок и пошлых шуточек в мой адрес по любому поводу? Да обойдется! Только кобыле легче, как говорится!

Поскольку после моей тирады жена окончательно потеряла дар речи, я воспользовался образовавшейся паузой и изрядно отхлебнул.

– Ну что ты на меня так уставилась!? – я взял с полки бокал и протянул ей, – давай и тебе налью, хватит уже дурочку ломать. Сними напряжение хоть немного, а то того и гляди взорвешься. Или от жажды помрешь, уж не знаю, что раньше.

– Я не утоляю жажду алкоголем. В отличие от тебя.

Демонстративно медленно и осторожно, чтобы ненароком не разбить, я поставил бутылку и бокал на стол. По моему телу уже разлилось приятное тепло от выпитого на пустой желудок вина, но вот вместо обычного умиротворения и расслабленности из глубины моей души к поверхности устремилась глухой гнев. Я и сам был уже готов взорваться.

– Извини, но ничего другого у меня нет, – я сложил руки на груди, – тем не менее, я всегда открыт для любых предложений. Слушаю тебя очень внимательно.

– Сильный человек, столкнувшись с проблемой, не прячет голову в песок и не заливает неприятности выпивкой, а пытается найти решение, хоть какой-то выход из ситуации. Пытается хоть что-то сделать, – Кира укоризненно покачала головой, – вчера ты вел себя куда более адекватно, более трезво.

Ну вот она и запалила фитиль от спрятанной во мне бомбы. Особенно эта шпилька про сильного человека…

– Что-то сделать, говоришь? Это я могу, но вот, боюсь, тебя мои деяния вряд ли обрадуют.

– Что ты имеешь в виду?

– Увидишь, – я наклонился и взял в руки табурет, – ты вроде как пить хотела…?

– Эй! Куда ты собрался!? – теперь в голосе жены слышалась тревога, но поздно.

– Увидишь, – я обогнул ее, направляясь в прихожую.

Я вышел в холл и остановился перед торговым автоматом, витрина которого, с яркими этикетками банок с газировкой и бутылок с водой и соками, среди окружающего холода, голода и жажды смотрелась как откровенное издевательство.

– Олег, не надо! – крикнула Кира, в последний момент угадав мои намерения, но я, словно почуявший запах свежей крови бультерьер, уже ничего не слышал.

Я взмахнул табуретом и что было силы врезал им по стеклу. Витрина расцвела паутиной трещин, но устояла, а потому я ударил еще раз и еще, пока стекло не смялось как тряпка, после чего я одним рывком выдернул его из рамы.

В коридоре захлопали открывающиеся двери – соседи примчались выяснять, что тут за шум. Не обращая на них внимания, я залез в недра автомата, выгребая оттуда вожделенные бутылки, шоколадные батончики и прочую провизию.

– Олежка! Что ты творишь!? – голос Клавдии сразу переключил мое бешенство еще на пару скоростей.

– Не смей называть меня Олежкой, слышишь, ты, грымза старая!? – я резко обернулся и почти уткнул свой палец в ее покрытый пятнами нос, – такая фамильярность позволена только моей жене, да еще близким друзьям, а для тебя я – Олег Викторович! Усекла!?

Старушка испуганно попятилась, вытаращив глаза и беззвучно хлопая ртом, точно рыбина, а я скинул пиджак и, расстелив его на полу, как в мешок начал собирать в него свою добычу.