Сергей Яковенко - Омут

Далее шло долгое и нудное перечисление всех последствий атаки стихии с пересчётом убытков в денежный эквивалент. Всё это подкреплялось видеокадрами с места событий. Собственно, ничего необычного. Всё, как всегда, и я даже на минуту отвлёкся на собственные мысли, но… В конце репортажа были крупным планом показаны тела погибших, чего никогда раньше в новостях не показывали. Это всегда считалось неэтичным по отношению как к родственникам погибших, так и к зрителям. Здесь же, казалось, оператор смаковал ужасные кадры. Крупным планом были сняты жуткие раны на телах, неестественно вывернутые конечности и выпученные в предсмертной муке глаза.

Картинка сменилась, и на экране появился пожилой человек, у которого корреспондент брал интервью. Лицо его было усталым, одежда мокрой, а голос монотонным.

«Корову в сарай загнать не успели. Унесло. У нас по склону, – он ткнул в сторону кривым пальцем, – полдеревни уплыло в речку. Сын за ней пошёл, так теперь и его найти не могут. Тоже, наверное, утоп. Тут поток шёл сплошной. Вода, грязь, камни… Теперь вот не знаю, как дальше быть. На молоке только и держались. Сын-то ладно, всё равно баран бараном был, не работал никогда. Лишняя обуза. Только и делал, что пил с утра до ночи. А вот Корягу жалко. Такую скотину и продавать-то не хотел, а тут такое…»

Репортаж о наводнении закончился. Дикторша озвучила последние сводки финансовых рынков и актуальные курсы валют, после чего пошла реклама. На экране появилось круглое мясистое лицо мужчины, украшенное густой бородой. Длинные с проседью волосы затянуты в хвост на затылке. На шее – толстенная серебристая цепь. Что на ней висит, видно не было, но что-то определённо было, так как цепь была оттянута вниз чем-то увесистым. Решил, что это крест. За спиной у священника – золотистые купола храма, сверкающие в солнечных лучах на фоне безоблачного голубого неба.

Вначале я подумал, что мне показалось, но, присмотревшись повнимательнее, разглядел – вместо привычных крестов, купола увенчаны какими-то кружками. Или шарами. На экране было не разглядеть. Видео сопровождалось церковным хоровым пением. Я сделал погромче и даже выругал себя мысленно за то, что до сих пор не уделил внимания такому очевидному вопросу, как религия. Религия в бездушном мире! Причём, судя по внешнему виду человека в телевизоре, религия христианская, православная. А значит, основанная на любви и всепрощении! В душе затеплилась призрачная надежда. Даже ладони слегка вспотели.

«Православный храм святого Николая Угодника! – вещал за кадром хорошо поставленный голос диктора. – Главный православный чудотворец, помогающий нуждающимся – святой Николай! Приходи и помолись ему о достатке! Мы всегда рады своим прихожанам! Двери храма открыты для вас ежедневно с восьми до двадцати ноль-ноль. Для постоянных прихожан действует гибкая система скидок!»

Я подавился, и приличная порция кофе выплеснулась на ковёр.

Скидки? Мне послышалось? Да нет же! Бегущая строка внизу экрана подтверждала сказанное. Скидки! Но скидки на что? На свечи, что ли? Или они там мощами торгуют? Честно говоря, если бы даже это оказалось правдой, я не удивился бы. Мама дорогая!

Изображение храма сменил стиральный порошок, и улыбающаяся домохозяйка принялась рассказывать измученной ручной стиркой подруге о потрясающих возможностях сверхнового чуда химической промышленности.

Выключил телик и отбросил пульт в сторону. Чем больше я узнавал о мире, в котором оказался, тем более гнусным он мне казался. Реклама скидок в православном храме! Боже мой! Какая чушь!

Хотя…

Вспомнились церковные прилавки с непомерными ценами на иконы, и возмущение стало медленно трансформироваться в нечто менее радикальное. А чем, собственно, храмы в моём мире отличаются от местных? Ведь торгуют же! Тоже торгуют. Иконы, свечи, книги всякие… Даже коллективные молитвы (или как они там правильно называются?) за деньги читают. Разве что до рекламы пока не дошли. Но кто знает, что дальше будет? Пути Господни неисповедимы, не так ли?

Я шёл к храму и всю дорогу убеждал себя, что моё отношение к местной церкви слишком предвзято. И виной тому даже не реклама, которую я увидел по телевизору. Предвзято из-за того, что я смотрю на этот мир сквозь призму людей, населяющих его. И это, вероятно, не правильно. Не может оплот духовности нести бездушие! Я почти убедил себя в том, что не всё ещё потеряно, когда подошёл к входу в храм. Но затем увидел мраморную табличку, висящую у двери, и понял, что ошибался. Надпись на ней гласила: «Вход в храм лицам, не достигшим шестилетнего возраста, строго воспрещён! Цена входного билета в будние дни – 50 гривен. В субботу, воскресенье и праздничные дни – 100 гривен. Благословен всяк сюда входящий!» Причём основной текст был выгравирован на камне золотистыми буквами, а цены подставлялись отдельно с помощью пластиковых табличек. Инфляция, знаете ли… Куда же без неё?

Меня передёрнуло, будто я увидел нечто отвратительное, лежащее в тарелке, из которой только что ел. Переступить порог храма так и не решился. Лишь проводил взглядом крестящуюся старушку, которая отвесила поклон до земли и вошла внутрь. Опомнился уже после того, как та скрылась в сумраке храма. Уж слишком странно бабулька перекрестилась! Она сложила три пальца вместе, прикоснулась ими ко лбу, описала четверть круга к левому плечу, провела такую же дугу к животу, к правому плечу и снова вернулась ко лбу. Вышел эдакий круг. Затем потёрла пальцы друг о дружку и сунула руку в карман шерстяного платья.

Снова круг… Я отошёл на несколько метров вглубь двора и посмотрел наверх. Купола и в самом деле венчали круги вместо крестов. В остальном же строение выглядело вполне привычно для православного человека.

Стало не по себе. Видимо, слишком рано я ушёл из больницы и болезнь, подкосившая неделю назад, всё ещё напоминала о себе. Во дворе храма стояло несколько скамеек. Выбрал единственную, которая находилась в тени деревьев, сел. По лицу катились крупные капли пота.

Массивные въездные ворота разъехались в стороны, и во двор въехал чёрный «мерседес» с тонированными стёклами. Тихо шурша широкими покрышками по горячему асфальту, он вырулил на небольшую парковку позади храма и остановился. Открылась задняя дверца. Из машины вышел высокий толстый священник. Даже мешковатая ряса не могла скрыть невероятных размеров живот, выпирающий на добрых полметра. На мощной шее вместо привычной цепи с крестом – серебряное украшение из скреплённых друг с другом круглых пластин, напоминающих монеты. Пухлые пальцы сжимали ручку массивного кожаного портфеля. Он вальяжно двинулся по тротуару к входу в храм. Проходя мимо, священник бросил на меня суровый взгляд, но, заметив, что я смотрю на него, растянулся в приветливой улыбке и кивнул. Я присмотрелся к украшению. Это и в самом деле были монеты! Причём очень старые! Я бы даже сказал – античные. На одних был изображён орёл, с опущенными крыльями, стоящий на неестественно длинных ногах, а на других – мужской профиль с лавровым венком на голове. Монеты чередовались. Скорее всего, они были одинаковыми, просто аверс чередовался с реверсом. Точное их количество я сосчитать не смог. Навскидку – десятка три, не меньше.